Признаться, его ничто не притягивало во Франкфурте. Поэтому, собрав свои вещи, он стал выяснять, где находятся ближайшие железнодорожные кассы и справочное бюро. Когда он вошел в автоматическую дверь, его память снова пронзило это слово, это имя — норманн, Нормандия. И ему немедленно захотелось туда, в этот мифический край, туда, где союзники… Он всегда с огромным интересом проглатывал все материалы о дне высадки союзных войск в Европе и осуществлении этой операции, о плоскодонных десантных катерах с широкой носовой частью… Томми и американцы, увешанные тяжелым оружием, взбегали на пляжи, превращая их в плацдармы. Это была Нормандия, откуда разворачивалось наступление, западный форпост Европы, если не географический, то геополитический, своего рода трамплин, с которого начинались военные походы еще Вильгельма Завоевателя и через который впоследствии союзники покидали Старый Свет. Он просто испытывал желание продвинуться в западном направлении, чтобы достичь самой крайней точки, крайнего предела, за которым только море… Он положил столовые приборы в тарелку, отнес все в судомоечное окошко и поднялся наверх. Там нашел железнодорожные кассы и просто сделал очередной шаг. Ему лишь показалось странным, как просто все складывалось: самой большой проблемой во всей этой истории оказалось название станции — станции назначения; как спросил железнодорожный служащий: а что за станция назначения? О таковой, к сожалению, он, Левинсон не имел понятия.
Лучше всего Шербур, как бы повинуясь собственному внутреннему порыву, проговорил служащий. Можно было подумать, что он сам, того гляди, отправится в это путешествие… Название Шербур вызывало доверие, в конце концов, почему бы и нет, подумал он и, кивнув, подтвердил свое согласие, словно больше не из чего было выбирать. А вот как туда добираться? С пересадкой? В Париже? На Северном вокзале? И с парижского вокзала Сен-Лазар прямым ходом в Шербур? Если бы все так получилось, одним махом ты уже в Шербуре, здорово! Тут в его сознание закралась нерешительность (железнодорожный служащий этого не уловил). Он вдруг задумался: в этом случае придется пересечь границу, даже две, ведь границы еще никто не отменял. Слава Богу, что пистолет остался дома, эта тяжелая железная штуковина.
Итак, отправление лишь вечером, ночным поездом в Париж; несколько часов он посвятил прогулке по Франкфурту, для него чужому и как раз поэтому знакомому городу. Именно в этом заключалась сущность городов: абсолютное незнакомство, означавшее не только неизвестность, но и наличие антропологической структуры, нечто вроде основной модели, наиболее знакомой каждому. Быть чужим означало лишь находиться в самоизоляции, в одиночестве. И только лжезнакомство избавляло человека от незнакомства. И вот он бродил по Франкфурту, чужому для него городу, разглядывал местных жителей, которые в своей массе производили впечатление куда-то и зачем-то спешащих, что он (сам в роли праздношатающегося) воспринимал особенно остро. Оказавшись на улицах Франкфурта, он продолжал петлять, как и прежде, старался смешаться с толпой в пассажах, заметая свои следы в универсальных магазинах, причем везде ему мерещился Бекерсон.
Сегодня ему вспомнился город Франкфурт прежде всего как пересечение: Кайзер- и Гаунусштрассе, Майнчерштрассе, Театерплац, высотный дом напротив, банк, внизу в пассаже бутики, подвал и башня, как небеса и ад, — это были самые запоминающиеся ориентиры… Чуть выше Эльбештрассе он ощутил, что его словно выплюнули, он оказался на уровне обиженных и зомбированных… Затем он направил свои стопы назад мимо дешевых кинотеатров в сторону вокзала. А найдется у тебя хотя бы марка? В качестве спасения он вспомнил о желании кое-что купить. Ему нужна была шапка, которую он мог бы затолкать в сумку. Головной убор помог бы ему защититься от дующих в Шербуре ветров. Но он так и не смог ее нигде найти.