Не теряя времени, он вернулся на широкую парковую дорожку, по внутреннему периметру обошел обширную территорию Ольсдорфского кладбища, после чего еще раз вкусил всю прелесть моторизованного ада. С противоположной стороны на автомагистраль Иландкоппель он действительно обнаружил вход в еврейское кладбище Гамбурга: Открыто с 8 часов утра до 16 часов. Осторожно, злые собаки! Он погрузился в своеобразный кладбищенский ландшафт с длинными заросшими, похожими на туннель галереями, с замшелыми, сгрудившимися в тесные ряды полуразвалившимися надгробными памятниками, но тщательно ухоженными дорожками. Вокруг не было ни души — странный, однако, заколдованный ландшафт, покосившиеся от ветра камни которого с древнееврейскими и немецкими буквами свидетельствовали об угасшей жизни и утраченной культуре. Иная Атлантида безмолвия, но вместе с тем и живая, ибо здесь еще продолжали жить они, древние гамбургские семьи; они еще не перестали здесь прогуливаться, успевая мгновенно юркнуть за угол, когда их вроде бы кто-то только что узнал на заросших травой дорожках… Видимо, они про это забыли — эти другие немцы, просто запамятовали, а может, всего лишь не сочли нужным уничтожить и этот последний город немецких евреев. Поэтому сад и уцелел.
После некоторого раздумья он решил осмотреть лабиринт. По традиции надев на голову шапку, двинулся вдоль рядов могил, перелезая между надгробными камнями и пробегая взглядом начертанные на них имена усопших в этом заколдованном лесу и обители двойной смерти. Чуть позже, изможденный, он покинул это место.
Он ни в коей мере не стал бы вторгаться в заведенный порядок вещей. Все должно было оставаться как есть, и этот неприкасаемый покров таинственности тоже. Он не собирается выяснять имена Гольдбергов, Вартбургов и Рейнгардов. Один раз встретилось и еврейское имя Леви — сын Леви.
В конце концов повстречался ему и один живой человек — это был прекрасно одетый мужчина в суконном пальто голубого цвета и белом шелковом шарфе, с зачесанными назад волосами. Нет, это был не Бекерсон. В сопровождении приглашенного им садовника он посещал могилу, скорее всего их семейное захоронение. На ломаном немецком он объяснял садовнику расположение могил: старые семьи — вон там, более новые — здесь. Стоявший рядом садовник молча слушал, нисколько не возражая, но, видимо, не все понимая, вместе с тем он демонстрировал удивительное терпение.
Потом он, Левинсон, покинул кладбище и снова засел за работу. Это была его любимая тема — Атлантида и еще одна затонувшая часть человечества — Тира-Санторин, ее второе название было Каллиста-Распрекрасная, канувшая в море до сегодняшнего дня, вот уже три с половиной тысячи лет после извержения вулкана, вместе с обломками скал, погибшим островом черно-серого пепла посреди залива, с нежной зеленой виноградной лозой на вулканическом грунте, на крупнозернистом черном песке пляжей Миноа и Акротири.
Однажды, когда в каком-то книжном магазине он разыскивал материалы о затонувших мирах или что-нибудь о его кладбище, он столкнулся с Лючией. Неожиданно их взгляды встретились над столом с новинками. Когда он сделал шаг в ее сторону, она резко отвела взгляд от него, хотя еще мгновением раньше взирала на него прямо и непосредственно, демонстрируя свое равнодушие. Доказывая свою невозмутимость, она снова уткнулась взглядом в интересующую ее книжную полку. Поэтому в тот момент он никак не мог сообразить, стоит ли подойти к этой черствой даме и поговорить. Но потом он тоже отвернулся, покинул магазин, подивившись возникшему между ними отчуждению. Эта самая последняя Атлантида произошла явно по его вине. Потом он видел, как она, Лючия, спустилась вниз по лестнице, чтобы выйти на улицу через нижние помещения. У него не было желания ее остановить. А однажды ему показалось, что он встретил в метро Бекерсона, в поезде на остановке «Вокзал Шлумп», где он делал пересадку на «Бармбек» и со своего места еще мог бросить беглый взгляд на другой отъезжающий поезд. Его взгляд упал на пассажира напротив, удивительно похожего на индийца с «Сузебека» который, как ему показалось, слегка повернув голову, с ухмылкой посмотрел в его сторону. Но может быть, ему только показалось.