Юлий любил её всю: пятки, щиколотки, икры, ляжки, бёдра, живот, ключицу, плечи, шею. Он делал это, как изголодавшийся наслаждается трапезой. Он слушал крики чаек и за окном небо загорелось во всех мягких киноварных тонах рассвета. Море, до которого было рукой подать, будто хотело взлететь в небо. И если не море за окном – то море в душах двух подростков, бесконечно близких; но таких далёких друг от друга.
В этот день, Юлиану исполнялось восемнадцать лет. Это был предпоследний рассвет лета. А дальше на карте – лежала осень. И всю свою долгую, очень долгую жизнь он провёл в ожидании чего-то; неведомого, чего он никак не мог объяснить словами. Что-то, что понимал только он. Он проживал каждую свою секунду, надеясь, что это произойдёт: вот-вот. Вот сейчас… Вот сейчас… Но ничего в его жизни не происходило.
Анна прижалась щекой к его груди, теребя соски. Юлиан смотрел на её гладкую спину, выглядывавшую из-под одеяла. Он завёл руку ей за талию. Его глаза медленно перешли от неё к окну, схватив образ всей комнаты: мебель, бесполезные вещи, пыль. За окном был пляж, залитый первым светом дня, проникавшего и в его комнату. Ему хотелось навсегда сохранить у себя в памяти этот миг летнего тепла. Но он знал, что зима не заставит себя долго ждать. В его жизни наступят холода, когда уедет она; и пойдёт дождь, после которого ничто, даже лето не будет прежним. А бесконечный страх перед будущим не даст быть настоящему. Даже счастье превращается в боль, когда начинаешь понимать, что оно скоро пройдёт.
Анна заметила тоску в глазах Юлия. Она спросила:
– Разве ты не можешь перестать быть таким грустным?
Юлий засмеялся: задать такой вопрос могла только она.
– Я – грустный человек.
– Почему?
– Потому что считаю несправедливым то, что самое лучше в этом мире – неотвратимо катится в бездну.
– Например, что?
– Любовь. Сейчас, я люблю тебя больше жизни; но пройдёт время и мы не сможем выносить друг друга – мы просто привыкнем друг к другу. Знаю, звучит дико. Но я не могу перестать думать об этом. Ты знала, что в средние века сотни алхимиков пытались найти кислоту, которая сможет разъесть всё. Они даже не догадывались, что разгадка этого кроссворда лежит прямо у них перед носом – время. Что время, рано или поздно, не сможет превратить в пыль, а от той не оставить и следа?
– Знаешь, я понимаю тебя. Только я почти никогда не грущу по этому поводу – только, когда мне скучно. Зато, я много чего боюсь. Мои родители часто шутят по поводу моих страхов – они думают, что это всё мелочи. Вот, чего боишься ты?
– Не знаю. Наверное, толпы. А ты?
– Темноты. Вот, многих людей привлекает космос. А я боюсь его; там – слишком темно. Как можно вынести то, что нигде – нигде нету света?!
– Космос такой тёмный не из-за отсутствия света, которого там постоянно много из-за звёзд. Проблема в том, что свету просто не от чего отразится. Конечно: планеты, метеориты, другие звёзды; но их общий размер составляет всего 00.01% размеров космоса. И весь свет, излучаемый звёздами, просто тонет в пустоте, как песок в море – сколько не брось.
– Это жутко.
– Но если когда-нибудь мы увидим, как свет отразился в космосе, то мы сможем разглядеть границу космоса. А она должна быть – где-то там, где кончается всё. А до этого момента – вселенная бесконечна. До этого момента – нет границ – а значит, всё дозволено.
– А какое это имеет отношение к моему страху перед темнотой?
– Возможно, ты боишься бесконечности. Чёрный – это цвет вечности.
– Но нет ничего вечного. Вот – лето; оно всегда, особенно в детстве, казалось мне бескрайним – как целая жизнь. А теперь – посмотри на него: я не успела и глазом моргнуть, как от него ничего не осталось.
– Разве? Я думаю, можно сделать лето, которое будет длиться триста шестьдесят пять дней в году; при этом, оно не будет знойным.
– Это невозможно. Как ты собираешь сделать это?
– Мне кажется, достаточно просто этого захотеть. Достаточно думать, что сейчас, в эту секунду – лето. И просто наслаждаться им. Лето – это не просто время года – это состояние души, которое каждый может выбирать себе сам, а не ждать, пока этот выбор за него сделает кто-то другой.