Избавившись от богатых, ЕВ принялся за бедных. Все мы ненавидим их. Они сами себя ненавидят. Мы не понимаем, почему нам так противно смотреть на разлагающиеся, пьяные тела, лежащие на улицах. Они – понимают. Но всем нам одинаково было жаль их.
В нашей стране, воровство – было не чем-то потусторонним; оно давно вошло в образ жизни каждого из нас. Любой город в этом забытом богом уголке – становился городом воров; и все, давно уже привыкли. Что и говорить – как возможен экономический прогресс в стране дикарей?!
Всё золото Роттендалей, Артур – ЕВ – приказал разделить на две части. Одну переплавить в слитки, другую – в колокола для кафедрального собора. На следующий день, случилось то, чего ожидали все – самые маленькие колокола, которые мог поднять человек – пропали. В последующие несколько дней – пропали и все остальные. ЕВ приказал найти вора. Им оказался не смотритель церкви, как думали многие, а его друг, выпивавший с ним по ночам и имевший доступ к колокольне. На допросе он признался, что ему помогала вся его семья, по началу, радовавшаяся удачному делу, так как ЕВ запретил службу церковного сторожа. Один знакомый кузнец помогал переплавлять золото в слитки, за что получал хорошую долю. Всего, ими было украдено триста килограмма золота. Смотритель церкви за плохого друга, кузнец, друг смотрителя, а так же вся его семья: больная жена, мать-старуха, семь сыновей и две дочери – были осуждены и приговорены к казне через снятие кожи живьём. Самому вору, он приказал перед самой казнью отрезать веки, чтобы тот не мог не видеть мучительной смерти каждого члена своей семьи в отдельности. После чего, с него тоже была снята кожа. Их тела отдали на корм собакам, а кожи целый месяц висели на крючках неподалёку от собора. Все мы чувствовали себя как в средневековье.
На следующий день, колокола снова были на своём месте; и звон их был слышен по всему городу. Приезжие спрашивали местных:
– А эти купола – правда золотые?
– Да, – отвечали они.
– И что, никто не пытался воровать?
На этом, все, кого ни спроси, отворачивались и уходили прочь, низко опустив головы, чтобы из лиц нельзя было рассмотреть.
За всю историю его правления, ни одна казнь не была совершена в закрытом помещении или в присутствии одного только палача и священника. ЕВ говорил мне:
– Какой смысл в казни, если её никто не видит? Лагеря смерти – это пустая трата денег, если некому рассказать о них.
По его приказу – все тюрьмы были снесены и наше государство стало первым во всём цивилизованном мире, которое полностью отказалось от тюремного заключения. Существовало лишь одно наказание, единое для воров, убийц, насильников и предателей – казнь.
Однажды, полиция раскрыла дело похищения детей. Убийцей оказался один монах, член какого-то братства – уже никто не вспомнит какого именно. Пользуясь тем, что никто никогда не будет оплакивать сирот, он крал их, насиловал, а затем – убивал. Их, действительно, мало кто искал. Всего, как признался монах, он изнасиловал и убил больше сотни детей от пяти до одиннадцати лет. Братья были шокированы его преступлением и навеки изгнали его из своего общества. Но это их не спасло. За то, что они не могли контролировать его действий, со всех четырёхсот членов братства была снята кожа.
Однажды, поймали мальчишку, укравшего буханку хлеба для больной сестрёнки и беременной матери. Я приказал снять кожу с него и со всех членов его семьи. Непростительный грех – бедность.
Однажды, фонарщик забыл вовремя потушить ночные фонари – тогда, мы ещё не успели перейти на электричество. За растрату государственных средств – с него была снята кожа.
Всё это происходило у горожан на глазах. Многие осудили бы меня за мои слова, но я скажу правду – ни одна история не повторилась дважды.
Я не спрашивал ЕВ, зачем он это делает. Только один раз я попросил его помиловать одного своего друга художника, нарисовавшего карикатуру на него. В это время – он как раз заливал холодной водой перемолотые в пыль сто зёрен кофе на ночь, чтобы утром пить получившийся напиток – ни о какой термообработке и речи быть не могло. Он согласился, но сказал, что это был последний раз, когда он помиловал кого-то по моей просьбе. Я кивнул ему. А на следующий день пошел к уже приготовившемуся к смерти художнику и сказал ему, что тот – свободен. После этого, он не рисовал ничего, кроме пейзажей и натюрмортов, и на много лет пережил своего короля.