– А как насчёт литературы?
– Литература – это всё та же музыка, но записанная другими нотами. Как и музыка – это – лишь литература, записанная другими буквами; я называю эти «буквы» – чувствами.
Я сказал:
– Знаешь, я вот слушаю тебя и будто вижу мир по-другому. И я забываю о том, что болен – даже, когда напоминаю себе об этом. С тобой, мне просто не вериться, что мне когда-то – мне было плохо.
– Я очень рад, что тебе стало лучше.
– Да, спасибо вам, маэстро… дружище.
Я сделал ему жест подойти поближе.
Я уперся локтями в матрас и поднял свою спину почти перпендикулярно поверхности. Он выполнил мою немую просьбу, хоть и с некоторым недоумением. Я положил одну руку ему на плечо. Я прижал свою лоб к его лбу и мельком поцеловал его в губы. Он грубо отдёрнулся от меня и закричал:
– Ты что творишь?! – мне показалось, что его седые брови, вдруг загорелись пламенем от гнева, – ты за кого меня принимаешь?! Да кто ты такой, чёрт тебя пидора дери!
– Прости, я… я не знаю, что на меня нашло.
– Зато я знаю, старый ты пидор! А ещё мне показался нормальным мужиком. Ну, признавайся, сколько мальчиков ты уже имел? А сколько имело тебя? Да как твой желудок ещё не тошнит на каждом вздохе?! Пидор! Кажется, меня сейчас вырвет.
Это слова с его уст – как вечный приговор быть проклятым.
– Ни сколько! Ни одного, слышишь?! Да в столице: у меня каждую ночь была новая шлюха! Всем им нужно только одно – мои деньги! А у меня их навалом. И я даю им их; а они – дают мне себя. И я могу поиметь каждую дырку в этом сучьем городе – стоит мне только захотеть. Я могу поиметь и каждого парня здесь; не потом, что хочу, а потому, что могу. И ты действительно думаешь, что всё это, я променял бы на какого-то старого пердуна, который только то и может, что изыскано махать своей палочкой, да вспоминать свои старые времена – сочинять никому ненужные песенки и нести налево, направо – всякую несусветную чушь! У меня встречный вопрос к тебе: сколько девушек было у тебя? У тебя была жена? Вероятно, нет. Ни одна женщина бы не вытерпела бы такого горделивого самодура-пердуна, как ты. А если бы и нашлась какая-нибудь шлюха, клюнувшая на один из твоих гонораров…
Он сильно ударил кулаком об больничную тумбочку – на ней выступила трещина. Моя голова отскочила назад – к подушке.
– Не смей так говорить о моей жене, засранец! – закричал он на весь этаж и на весь мир.
Что я делаю? Что я говорю? Но я уже не могу остановиться:
– А-а! Так у тебя есть жена! Так почему у тебя на пальце нет кольца? Почему ты ни разу не рассказывал о ней? Где эта несчастная шалава?
Только сейчас я понял, что зашел непозволительно далеко – намного дальше, чем может позволить себе человек и не заслужить ножа в сердце. Я не контролировал себя – не контролировал то, что говорю. Никогда в жизни – я не позволил бы себе ни в трезвом, ни в пьяном состоянии сказать нечто, настолько мерзкое. Но разве это оправдание?! Даже тысячу лет пробыв ангелом и делая добрые дела, не жалея себя – можно быть сброшенным с небес в ад за одно случайно брошенное слово.
Разум мне вернуло резкая перемена в чертах лица маэстро – его грозного взгляда. Внезапно, все морщины на его лице согнулись пополам, сделав его ещё на двадцать лет старше. Грозный и нерушимый воин – вдруг горько заплакал от боли. Я пришел в ужас от такой резкой перемены. Я смотрел на него, не в силах ничего сказать – не в силах даже моргнуть. Слёзы шли по егообросшим щетиной щекам. Из правого глаза, висевшего надо мной, слеза-зеркало упала мне на висок – и потекла по нему вниз.
– Подонок, – злобно и больно прошептал он.
– Прости… меня, – в ужасе прошептал я в ответ, только сейчас осознав всё, что сказал.