Мне не нужно, что бы ты меня понимал. Если мне самой это не удалось – так какие у тебя шансы?! Да и нужно ли тебе меня понимать, если уж ты взял в руки мой дневник?! Просто – посмотри на этот маленький кусок моей жизни. Слейся с ним – не важно, какого ты пола или возраста – почувствуй себя мной. Я – уже не маленькая – но какая из меня большая?! Посмотри на мою жизнь сквозь треснутые очки моих глаз.
Ты не научишься ничему новому – но возможно, сняв мои очки и надев снова свои – у тебя пронесётся мысль: «Что это?». Но даже тогда – ты просто зря теряешь время, как и я – вздумавшая написать это от скуки. Но не важно – тебе ведь всегда можно остановиться. А мне – нельзя.
И я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, что скажу о себе в следующую секунду. Но я знаю, что в каждом моём слове – будет частичка меня.
1.2
О боже – как же меня достало всё это! Как же трудно так жить. Да – кто спорит – многие на моём бы месте просто стали бы довольствоваться тем, что имеют. А чего мне, собственно, не хватает: социальное положение, уважение сверстник, расположение старшего и младшего брата – этого добра куры не клевали – прошу: берите, сколько хотите; ни то – я сдохну – просто подавлюсь ими!
Я всегда делила женщин на два типа; и делала я это – всегда справедливо, основывая свои выводы на твёрдых фактах и собранных данных, как и подобает добросовестной представительнице моей профессии. Вот, на кого я делила женщин: на тех, кто с приходом моего возраста со всем смиряется и живёт после этого спокойно, убедившись, что с годами – всё становится только проще; и на тех, кто становится только ещё более раздражительнее и нервознее. Себя – я всегда причисляла ко второму типажу, хоть я – никогда, повторяю – никогда не показывала этого при людях, если того не требовали обстоятельства. А требовали – упаси боже тех, кто посмел вывести меня из себя!
Спокойной и сдержанной – я становлюсь только после процесса, физически исключающего чистоту помыслов, но почти всегда приносящего наслаждение; а именно – после хорошенькой ебли.
И вот сейчас, когда Максимушка уже не может предложить мне своим фаллосом-недоростком ничего нового, я пребываю в состоянии высочайшего катарсиса за весь прошедший день, вечер – чёртову ночь.
Он перекатывается набок, тяжело дыша. Я же – тянусь за порцией яда для лёгких. Сигареты после секса – последнее святое, что осталось в этой жизни, похожей на лицо Максимушки – всё оно заросло прыщами и угрями – не способно привлечь ни одну девушки и оставляющее после себя лишь отвращение и облегчение, что это, наконец-то, кончилось. Чего и говорить – хорошего я мнения о жизни; да и о Максимушке.
И всё-таки, Максимушка – тот ещё счастливчик. Сколько там ему? Три дня назад, вроде, исполнилось шестнадцать – помню, как он хвастался этим перед своими немногими знакомыми. Эти же знакомые, как я не раз слышала, постоянно смеялись над Максом.
И всё-таки, мальчишки его типа – не редко остаются девственниками и в двадцать восемь! Только представьте себе, до чего несчастны эти люди. А этот тюфяк с максимально плоскими грудями и аномально огромными сосками – стал одним из немногих представителей своего вида, кому удалось познать во всех отношениях опытную женщину – и это ещё до совершеннолетия!
После секса – и не важно какой продолжительности – я всегда любила молчать и больше всего ценила тех, кто разделяет мои вкусы по завершению этого сакрального ритуала. Однажды, мне приходилось ебаться с зеком – тот ещё буйвол был! Но после грандиознейшего траха за тот год, я была больше всего удивлена и польщена тем, что этот лысый мужлан с татуировками по всему телу – не произнёс ни слова. Он даже выдыхал – как будто внутрь себя. В тот момент, когда я курила свою привычную сигарету после секса, я понимала, что плевать мне на то, что его обвиняли в убийстве семи человек, двое из которых – были деться. Я не знаю, зачем он сделал это. И не хочу знать. Если мужчина умеет со смыслом молчать после секса, то в моих глазах – ему можно простить всё.
Опять-таки, я не прошу меня понимать.
Но Максимушка – это совсем другой кадр. Сразу мало-мальски переведя дух, он начал бубнить нечто нечленораздельное себе под нос – якобы обращаясь ко мне – запинаясь, без всякого шарма и даже без пошлости (что и было – самым пошлым из всего, что я когда-либо слышала). О таких людях я думаю очень грубо: у них то, что выходит из анальных отверстий – лучше и приятнее того, что выходит из оральных. Вслух, конечно же, я такой гадости никогда не произнесу.