Стыдно признаться, но я так и не разобрала ни слова из того, что говорил «герой этой ночи», хоть приблизительно представляла содержание сего монолога. Разобрать его трепет после оргазма оказалось труднее, чем разбирать его корявый, крючковатый подчерк. А «ведь что может быть труднее?!» – наивно думала я когда-то.
Эта ночь прошла быстро; и вот – небо наполнилось предрассветной синевой. Максимушки натянул свои шмотки и вяло так крикнул на весь дом:
– П-пока, – попрощался.
А мне не оставалось ничего, кроме как вздохнуть с облегчением полной груью:
– Фу-ух, – а потом, – э-эх.
Мой голос пропал в пустоте моей старой квартиры. Я принялась готовить себе кофе, не видя сна ни в одном глазу – кажется, я совсем разучилась спать. Эх, Даниэль – до чего мы с тобой докатились! А ведь когда-то казалось, что ниже уже – некуда. Я включила свой старый, маленький телевизор; и с самого утра на меня набросилась сводка самых жутких новостей.
– Эх, что же это делается?!
Страна разваливалась на части. На моей памяти – это происходит уже в пятый раз. И всё время – мы преследуем одни и те же проблемы, только в разном их толковании. Боже, разве смогли бы мы представить себя, свою страну и всё, что мы любим – без этих вечных проблем?!
Нет ничего раздражительнее, чем новости. Но я не могу сидеть в тишине; сразу, как только кризис в государстве пропадает из моего поля зрения – даёт о себе знать кризис внутри меня. И уж поверьте: второе – куда страшнее первого. Уже много лет, как я не могу почувствовать ничего, кроме тоски и отвращения.
Уже давно – я никому не нужна… Да и чёрт с ним – не ваше то дело. Ох, нужно поторапливаться. Кажется, я снова опаздываю в школу: к этим молокососам, настолько же тупым, насколько же я – бесчувственная. Ох, даже не знаю – что хуже?! Ну, да нафиг. Быстрее, быстрее! Лишь бы только ничего не забыть. Так…
2.2
В тот день – в школе пахло свободой.
Я точно не знаю – что произошло. Всё пронеслось с такой скорость, что я могла лишь смотреть, в бессилии что-либо изменить. Прошёл новый год. Прошли короткие каникулы. Мы снова в школе. Ничего не должно было измениться – каждый год всё остаётся прежним. И в этот раз, хоть моя подруга Курильщица говорила, что в новом году – произойдёт что-то невероятное, захватывающее, и жить будет интереснее и осмысленнее – всё равно всё должно было оставаться прежним. Так было всегда. Но в тот день – запах школы изменился. Этому нет оправданий – но здесь пахло свободой.
Наша учительница – Даниэль – как всегда, опаздывала. Так что, пока весь остальной класс привычно сходил с ума, я и трое моих друзей встали кольцом на задней парте. Мы ушли от обезумевшего мира; нас было четверо: Шагал, Пума, Курильщица и я – меня звали Лис. Люблю я такие минуты – когда вместо бесполезных уроков можно просто побыть вчетвером; даже, если двое из нас – всего лишь глупые мальчишки. В тот день – мы смеялись, как в последний раз; уже не вспомню – с чего. Но, кажется, это всегда бывает так: ты радуешься жизни сильнее всего за миг перед тем, как окончательно разочароваться во всём и потерять веру в себя. Со мной – всегда так: минуты счастья слишком быстро переходят в минуты отчаяния.
Даниэль появилась внезапно, как Гитлер в Польше – чтобы обломать нам всё веселье. Как говориться: беда не приходит одна – её всегда сопровождает завуч по имени Гарпия – чудовище, во всех смыслах этого правдивого слова; таких – нигде не сыскать. Гарпия начала с того, что оглушила весь класс своим криком – только потом она начала говорить. Точнее – разрывать глотку.
Даниэль же – просто стояла в сторонке, хоть она и могла сказать Гарпии, чтобы та – поутихла; ведь это её класс в конце-то-концов!
– Как думаешь – она хоть иногда бывает жизнерадостной, – спросила я шепотом Курильщицу, указывая на Даниэль; отчасти, потому что мне действительно было интересно, отчасти, потому что мне нужно было отвести мысли от рёва Гарпии.
Курильщица тихо засмеялась:
– Жизнерадостной?! Как вообще можно радоваться жизни?! – она поправила свои золотые волосы, – мне вот: нравятся многие фильмы и книги, и почти все картины – потому что они выражают грусть, которой так много в нашем мире. Радость – слишком редкое явление, Лис. И никто почти никогда не бывает по-настоящему жизнерадостным.
Наш лагерь быстро распался – его покинула даже Курильщица. Я и глазом моргнуть не успела, как осталась сама. Я не слышала никого – пусть она кричит и измывается над всеми и над собой, раз уж она такая несчастная. Курильщица всё верно говорит – как часто есть достойный повод по-настоящему, без лишней романтики и лжи, быть счастливым?!