- Не бойся, - продолжал тот, - садись. Ты голоден, устал, хочешь пить?
Он протянул Михаилу Анатольевичу пустую ладонь, и тот уже почти без удивления увидел, как на ладони этой из ничего возникает фляга, обычная алюминиевая охотничья фляга в кожаной обмотке.
- Глотни-ка, - предложил человек без лица, и Михаил Анатольевич подчинился.
На вкус это был коньяк. Овечкин поперхнулся на первом же глотке, вернул флягу хозяину и, кашляя и вытирая рот рукою, опустился на землю у огня. Голова у него кружилась. Страшный сон продолжался. Но Михаил Анатольевич уже понял, что никуда ему не деться из цепких лап сумасшествия, и измученный рассудок его окончательно отринул возможность найти происходящему хоть какое-то объяснение. Оставалось принимать все как есть. Как должное.
- Спасибо, - смиренно сказал Овечкин. - Мне уже лучше.
Охотник - или кто он там был - кивнул, закрутил крышку фляги, и та растаяла у него в руках.
Из костра на Михаила Анатольевича безмолвно взирала огненная ящерица, поднимаясь и опускаясь вместе с пламенем, словно качаясь на волнах. Овечкин робко улыбнулся ей, и рот ящерицы немедленно растянулся в каком-то подобии улыбки.
- Что за беда загнала тебя, человек, в самое сердце Муромских лесов в такое глухое время? - спросил охотник. Тихий голос его прозвучал участливо, но Михаил Анатольевич вздрогнул. Муромских лесов?
- Не знаю, - растерянно ответил он, моргая глазами. - Я не знаю, как я сюда попал. А вы... кто вы такие?
- Мы? - охотник хмыкнул. - Мы - Стража. Это Пэк, - он повел рукою в сторону костра, и ящерица комично поклонилась. - А меня зови просто Ловчим.
- Это саламандра? - с любопытством спросил Овечкин, глядя на Пэка.
- Разумеется. А я - призрак, если тебе интересно.
- А-а-а, - протянул Михаил Анатольевич с таким видом, словно уж теперь ему все стало ясно. - А я - Овечкин. Библиотекарь.
И засмеялся. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Может, это подействовал коньяк, а может, просто начиналась истерика, но ему вдруг показалось ужасно смешным, что в самом сердце Муромских лесов сидят себе саламандра, призрак и библиотекарь. Он смеялся и никак не мог остановиться. Недоумение, появившееся на лицах стражников, охранявших в этих дебрях неведомо что, лишь усугубило его неуместное веселье. Лес отвечал гулким эхом. Ловчий переглянулся с Пэком и вновь извлек из ниоткуда свою волшебную флягу.
- Спасибо, не надо, - сквозь смех выговорил Михаил Анатольевич, кое-как успокаиваясь. И страх почему-то покинул его совершенно, осталась лишь легкая нервная дрожь где-то в глубине существа, как предчувствие и предостережение. - Вы позволите мне посидеть с вами до утра? А то, боюсь, в темноте мне не выйти из этих ваших лесов.
Он подавил снова грозящий прорваться смех и с надеждой взглянул на Ловчего.
- Позволим, - вдруг подал голос Пэк, приближая к самой границе огня свое точеное личико с горящими глазами. - Хоть всю жизнь!
Голосок у него оказался тонкий, но вполне человеческий, как у ребенка.
- Если тебе не надоест, конечно, - добавил он и ухмыльнулся. - У нас тут бывает скучновато. Такие веселые путники, как ты, забредают редко. В основном, шарахаются от нас, а то начинают ныть о своих несчастьях, полагая разжалобить...
- Но, но, - предостерегающе сказал человек без лица. - Не распускай язык. Наш гость забрел сюда случайно. Не хочешь ли ты, Овечкин, перекусить, к примеру?
- Нет, - ответил Михаил Анатольевич и улыбнулся. Улыбка ему удивительно шла, придавая его невыразительному лицу какое-то простодушное обаяние. Только Овечкин этого не знал. - Я бы, пожалуй, все-таки выпил еще глоточек.
Есть он и вправду не хотел, хотя нынче вечером усилиями домового яичница, сжаренная им себе на ужин, так и осталась нетронутой. Вот отдохнуть, поспать действительно не помешало бы... но ему вдруг стало жаль расставаться с этим сном. Он внимательно следил за тем, как на ладони Ловчего опять возникает из ничего фляга, как движутся тонкие белые пальцы призрака, отвинчивая крышку... Жар от костра приятно согревал, и совсем не хотелось думать о том, что будет дальше. Так бы и сидел здесь, действительно, всю жизнь...
- А куда ты пойдешь утром? - спросил Пэк, раскачиваясь в огне.
- Не знаю, - неохотно ответил Овечкин, принимая у Ловчего флягу.
Второй глоток прошел значительно легче, согрел тело и душу и прояснил мысли. Спать расхотелось. Захотелось говорить.
- А можно спросить, что вы тут охраняете? - полюбопытствовал Михаил Анатольевич, оглядываясь на ели, окружавшие поляну со всех сторон.
- То, что тебе не нужно, - сурово ответил призрак. - Ты ведь пришел сюда случайно, как ты сказал? Тебя не прислала Лесная ведьма и не привел цвет папоротника. Случайно... хотя ты не выглядишь ни бродягой, ни миджнуром - обезумевшим от любви юношей из восточных сказаний. Кто же ты, Овечкин?
- Я не хочу говорить об этом, - нахмурился Михаил Анатольевич.
- Почему?
- Ну... потому что мне неприятно.
Ему и вовсе не хотелось вспоминать сейчас о часах, проведенных на скамейке в Таврическом саду, когда открылась вся бездарность его жизни. Но Ловчий явно остался неудовлетворен таким ответом, и Михаил Анатольевич поискал и, к своему удивлению, нашел слова, объяснившие ему самому, что он чувствовал.
- Я не хочу возвращаться к прошлому, - сказал он. - Не хочу возвращаться к себе, каким я был.
И умолк, глядя в тень, скрывающую лицо призрака. Ловчий помедлил и кивнул.
Какое-то время они молчали. В голове у Овечкина звенела пустота, и он бездумно глядел в костер, на завораживающе плавные движения огненной саламандры.
- А мне это непонятно, - сказал вдруг Пэк. - Послушай, смертный... до утра далеко! У тебя есть тайна, и я умираю от любопытства. У нас тоже есть тайна. Давай сыграем в кости?! Твоя тайна против нашей, идет?
Михаил Анатольевич только собрался отрицательно покачать головой, как оживился и Ловчий.
- Скоротаем время, - он потер руки. - Ставки велики, но тем интересней. Соглашайся, Овечкин! Кто будет метать - ты, Пэк, или я?
- Ты, - ответствовала саламандра и легким изящным движением пятипалой ручки, столь похожей на человеческую, выбросила из огня два пылающих, словно раскаленные угли, кубика. Ловчий подхватил их на лету. - А то наш гость, пожалуй, обожжется, принимая кости из моих рук!
- Итак, - объявил призрак, - если ты, Овечкин, проиграешь, ты расскажешь нам, почему ты так не любишь свое прошлое. А если проиграю я, ты узнаешь, что мы здесь охраняем.
Михаил Анатольевич еще колебался. Но глаза Пэка заполыхали таким азартом, а у Ловчего от предвкушения стали даже, кажется, прорисовываться какие-то черты лица... ему не захотелось огорчать стражей своим отказом.
- Ладно, - нехотя сказал он. - Только объясните мне, как это делается. Я никогда не играл в кости.
- Проще пареной репы, - весело отвечал Ловчий. - Гляди - встряхиваешь их вот так и бросаешь.
Он разжал руки. Два огненных кубика покатились по земле, постепенно тускнея, и замерли у ног Овечкина.
- Тройка и четверка - итого семь, - сказал призрак. - У кого выпадет больше, тот и выиграл.
Он нагнулся и быстрым движением подобрал кости с земли.
- Странный ты человек, Овечкин. Как можно этого не знать? Ну, ладно, теперь играем...
На сей раз у Ловчего выпало одиннадцать очков. Пэк захихикал, и кости, еще теплые, шелковистые на ощупь, перешли в руки Овечкина, не понимавшего покуда, что может практически считать себя проигравшим. Однако он вдруг заволновался. Старательно проделал всю процедуру и...
- Две шестерки, - пораженно сказал Ловчий.
Пэк замер было, а потом порывисто высунулся из огня, дабы убедиться своими глазами.
- Не может такого быть, - с негодованием сказал он. - Ты сжульничал, Овечкин!
- Я? - растерялся Михаил Анатольевич. - Как это... я никогда...
- Слышали уже!