Много раз я видел, как граф де ла Марш приезжал в Пуатье из Лузиньяна беседовать с королем; и всегда брал с собой свою супругу, английскую королеву, мать короля Англии[114]. И многие говорили, что король и граф де Пуатье заключили дурной мир с графом де ла Маршем[115].
Спустя немного времени после того, как король возвратился из Пуатье, английский король высадился в Гаскони, чтобы начать войну с королем Франции[116]. Наш святой король с теми людьми, кого он смог собрать, поскакал сражаться с ним. Туда же отправился на помощь английскому королю и граф де ла Марш. Сражение произошло у замка, который назывался Тайбург и располагался на труднопреодолимой речке Шаранте, которую можно было перейти по очень узкому каменному мосту.
Как только король подошел к Тайбургу и увидел войска противников, наши люди, бывшие возле замка, одолев великие препятствия, с опасностью для себя, переправились через реку на лодках и по мосту и бросились на англичан; и завязалась большая и ожесточенная схватка. Когда король увидал это, то бросился вперед, подвергши себя опасности вместе с другими; ибо на одного человека короля, когда он перешел на другую сторону реки, приходилось почти двадцать англичан. Однако Господу было угодно, чтобы англичане, увидев сражающегося короля, растерялись и укрылись в городе Сенте; многие из наших людей, смешавшись с ними, также вошли в городок и были схвачены.
Те из наших людей, что были схвачены в Сенте, рассказывали, что слышали, как между английским королем и графом де ла Маршем произошла сильная размолвка; король говорил, что граф де ла Марш послал за ним, обещая, что во Франции он найдет сильную поддержку. В тот же вечер английский король покинул Сент и ушел в Гасконь[117].
Граф де ла Марш, видя, что не в силах поправить случившееся, сдался королю и привел с собой в плен свою жену и детей: вследствие чего король получил по заключенному миру значительную часть земель графа; но я не знаю, сколько, ибо я не был при этом деле, так как тогда не носил еще кольчугу. Но я слыхал, что помимо земель, переданных королю, граф де ла Марш отказался от десяти тысяч парижских ливров, кои ежегодно получал из королевской казны[118].
Когда мы пребывали в Пуатье, я видел одного рыцаря по имени монсеньор Жоффруа де Ранкон, который, как говорили, из-за тяжкого оскорбления, нанесенного ему графом де ла Маршем, поклялся на мощах, что никогда не острижется, как подобает рыцарю, но будет носить длинные волосы на пробор, как носят женщины, до тех пор, пока сам или кто- нибудь другой не отомстит графу де ла Маршу. И когда монсеньор Жоффруа увидел графа де л а Марша, его жену и детей коленопреклоненными перед королем и взывающими к его милосердию, то велел принести помост, и убрав пробор, постричь и причесать себя тут же, в присутствии короля, графа де ла Марша и всех, кто там был.
И после этого похода против английского короля и баронов король, как я слыхал, богато одарил тех, кто из него вернулся. Но ни на дары, ни на расходы, кои потребовал этот поход и другие, как здесь, так и за морем, король, дабы не вызывать жалоб, не просил и не принимал никакой помощи ни от своих баронов, ни от рыцарей, ни от вассалов, ни от добрых городов[119]. И это неудивительно, ибо так он поступал по совету своей доброй матери, которая была рядом и наставляла его, и по совету мудрых людей, оставшихся с ним со времен его отца и деда.
После событий, изложенных выше, Богу было угодно, чтобы в Париже[120] короля поразила сильная болезнь, от которой, как рассказывают, он впал в такое тяжкое состояние, что одна из дам, ходивших за ним, хотела уже покрыть его лицо, говоря, что он умер. А вторая дама, стоявшая по другую сторону ложа, никак не соглашалась с этим, но говорила, что его душа еще в теле.
И когда он услыхал спор этих двух дам, Господь снизошел к нему и тотчас послал ему выздоровление; а из-за болезни был он нем и не мог говорить. И едва он смог разговаривать, как потребовал, чтобы ему поднесли крест, что и было исполнено[121]. Когда королеве, его матери, сказали, что к нему вернулась речь, она обрадовалась этому так, как только возможно. А когда она узнала, что он принял крест, о чем он сам ей сказал, то впала в такую глубокую скорбь, как если бы увидела его мертвым[122].
114
Изабелла Ангулемская (ум. в 1246) — наследная графиня Ангулемская. Вышла замуж за английского короля Иоанна Безземельного. Мать английского короля Генриха III. После смерти Иоанна в 1216 г. снова вышла замуж за Гуго X, графа де ла Марша.
116
20 мая 1242 г., в Руаяне. Для английского короля Генриха III мятеж пуатевинских баронов против Альфонса де Пуатье и Людовика IX стал удобным случаем для того, чтобы отвоевать земли во Франции, некогда принадлежавшие его отцу и ему самому, и захваченные французскими государями Филиппом II Августом и Людовиком VIII. Фактически речь шла о продолжении конфликта, начавшегося еще во второй половине XII веке между двумя королевскими династиями — Капетингов и Плантагенетов — за господство над Францией.
117
23 июля 1242 г.; Генрих III отправился в Блей, где к нему присоединился граф Тулузский Раймунд VII.
118
Условия мира были тяжелыми для графа де ла Марша. Король оставлял у себя захваченные у графа замки, Гуго приносил оммаж Альфонсу де Пуатье за Лузиньян, а Людовику IX — за Ангулем. Граф также отказывался от сюзеренитета над своими вассалами: Жоффруа де Ранконом, Жоффруа де Лузиньяном, Рено де Понсом и Раулем д'Иссуденом, которые с этого времени приносили оммаж непосредственно королю или графу де Пуатье. Наконец, Гуго де Лузиньян обещал объявить войну своему недавнему союзнику графу Тулузскому Раймунду VII. Однако рента с королевской казны равнялась всего 5000 ливров, а не 10 000.
119
Согласно представлениям той эпохи, король должен был жить со «своего», то есть с доходов своих непосредственных владений. Согласно феодальным обычаям бароны королевства и вассалы короля были обязаны оказывать ему материальную поддержку в четко оговоренных случаях. Однако в XIII веке вследствие усиления королевской власти во Франции, развития римского права и постепенного укоренения представлений о короле как о суверене всего королевства, французские государи стали требовать экстраординарных налогов, которые рассматривались как нарушение традиций.
122
Английский хронист Матвей Парижский упоминает, что Бланка Кастильская и Гиймом Овернский с сеньорами королевства пытались убедить короля откупиться от обета крестоносца, что позволяла сложившая практика.