Добрый граф Суассонский, пока мы стояли там, шутил со мной и говорил: «Сенешал, позволим этому сброду покричать; ибо — клянусь шапкой Господа! (так он клялся) — мы с вами еще поговорим об этом дне в дамских покоях».
Вечером на закате солнца коннетабль привел нам пеших королевских арбалетчиков, и они выстроились перед нами; и сарацины, увидав, что арбалетчики ставят ногу в стремя арбалетов[229], бежали от нас. И тогда коннетабль мне сказал: «Сенешал, все в порядке, поезжайте к королю и не покидайте его сегодня до тех пор, покуда он не войдет в свою палатку». Едва я приехал к королю, как к нему явился монсеньор Жан де Валери и сказал: «Сир, монсеньор де Шатийон просит вас дать ему арьергард». И король это сделал весьма охотно, а после и сам направился в путь. В дороге я заставил короля снять шлем и отдал ему мой шлем с полями, чтобы его обдувало ветром[230].
И когда король перешел реку, к нему прибыл брат Анри де Ронне, прево госпитальеров[231], и поцеловал ему руку в железной перчатке. И король спросил его, не слыхал ли он чего нового о графе д'Артуа, его брате; и тот ему ответил, что у него о нем, конечно, есть новости, ибо он уверен, что брат короля, граф д'Артуа, в раю. «Ах, сир, — сказал прево, — пусть это послужит вам добрым утешением; ведь никогда еще французскому королю не выпадала столь великая честь, какая выпала вам; ибо, чтобы сразиться со своими врагами, вы вплавь преодолели реку, разбили их и изгнали с поля битвы, захватив их орудия и шатры, в коих вы будете ночью почивать». И король ответил, что возблагодарит Господа за все, что он ему ниспослал; и при этих словах крупные слезы катились у него из глаз.
Когда мы прибыли в лагерь, то увидели, как сарацинские пехотинцы и наши люди тянут каждый в свою сторону веревки от спущенного шатра. Магистр тамплиеров и я бросились к ним, и сарацины убежали, а шатер остался у наших людей.
В том сражении[232] было много людей, и очень гордых, позорно бежавших через мост, о котором я вам уже говорил; и удирали они в великом страхе, и мы не могли никого из них удержать; я бы их охотно назвал, но воздержусь, ибо они уже мертвы.
Зато я назову монсеньора Ги Мовуазена. Он прибыл из Мансуры с почетом. И тот путь, который мы с коннетаблем прошли вниз по течению реки, он проделал вверх. И турки с той же силой, с какой они бросились на графа Бретонского и его отряд, обрушились и на монсеньора Ги Мовуазена и его отряд; и он со своими людьми снискал великую честь в этот день. И это неудивительно, что он и его люди столь хорошо проявили себя тогда; ибо те, кто хорошо знал его приготовления, сказали мне, что весь его отряд без исключения состоял из рыцарей его рода и рыцарей, бывших его тесными вассалами[233].
После того, как мы разбили и прогнали турок из их лагеря, и затем все ушли из него, в этот сарацинский лагерь ворвались бедуины, люди огромного роста. Они не оставили там ни одной вещи, захватив все, что бросили сарацины; и я никогда не слыхал, чтобы бедуины, подданные сарацин, раньше причиняли бы им ущерб, что-то отобрав или разграбив, ибо по обычаю и привычке они нападают всегда на слабого.
Поскольку это важно для повествования, я вам расскажу, что за люди эти бедуины. В Магомета они не веруют, а верят в закон Али, который был дядей Магомета[234]; и в него также верит и Старец горы, воспитывающий ассассинов[235]. Они считают, что если человек погибает за своего сеньора или осуществляя какое-то доброе намерение, его душа переселяется в тело лучшее и более счастливое, нежели прежнее. По этой причине ассассины, выполняя приказания Старца горы, не боятся смерти. О Старце горы мы сейчас умолчим, а расскажем о бедуинах.
Бедуины не живут ни в деревнях, ни в городах, ни в замках, но ночуют всегда в поле; а свои семьи, жен и детей они устраивают по вечерам на ночь, или днем, когда плохая погода, в некоем подобии жилища, сооруженного из ободов бочек, соединенных жердями, как повозки для дам; а на эти ободы они натягивают баранью кожу, обработанную квасцами, которую здесь называют дамасской: сами бедуины делают из нее длинные пелиссы[236], покрывающие все их тело, ноги и ступни.
229
Чтобы удобнее было натягивать более тугую, чем у лука, тетиву, к арбалету нередко приделывали своего рода стремя, позволявшее удерживать арбалет при натягивании ногой.
231
Прево — в данном случае один из сановников ордена госпитальеров. Госпитальеры — военно-монашеский орден, возникший в начале XII в. из гостеприимного дома Св. Иоанна, основанного в середине XI в. в Иерусалиме. К 1120 г. орден помимо милосердных обязанностей (забота о пилигримах и больных) стал выполнять военные функции.
233
В тексте