Тут Бог послал мне одного сарацина из земель императора[262], одетого в штаны из некрашеного полотна; он добрался вплавь до нашего корабля и, поднявшись на борт, сказал мне: «Сир, вы погибните, если не последуете моему совету: вам надлежит перепрыгнуть со своего корабля на эту галеру; тогда они и не посмотрят на вас, потому что будут заняты добычей с вашего судна». Мне бросили с галеры веревку, и я прыгнул на выступ борта с Божьей помощью. И знайте, что я так покачнулся, что если бы сарацин не прыгнул за мной и не поддержал меня, я упал бы в воду.
Меня втащили на галеру, где было около восьмидесяти человек их людей (а сарацин все еще держал меня), толкнули на палубу и окружили, чтобы перерезать горло; ибо тот, кто меня бы убил, снискал бы почет. А сарацин, продолжавший меня держать, кричал: «Кузен короля!». Таким образом меня дважды сбивали с ног и затем поставили на колени; и тут я почувствовал у горла нож. Но от этой гибели Господь спас меня с помощью сарацина, которому удалось увести меня в башню[263], где находились сарацинские рыцари.
Когда я очутился среди них, они отобрали мою кольчугу; но из жалости набросили на меня мое же одеяло из экарлата, подбитое простым беличьим мехом, которое мне подарила мадам моя матушка. И один из них принес мне белый ремень, и я опоясался им поверх одеяла, в коем проделал дыру, и одел; а другой дал мне шапку, которую я надел на голову. И тут из-за охватившего меня страха, а также и болезни я начал очень сильно дрожать. И тогда я попросил пить, и мне принесли воды в горшке; но едва я набрал ее в рот, чтобы глотнуть, как она хлынула у меня из ноздрей.
Увидав это, я послал за своими людьми и сказал им, что умираю и что у меня в горле нарыв; и они спросили, откуда мне это известно; и я им показал. И как только они увидели, что из горла и ноздрей вытекает вода, то заплакали. Когда сарацинские рыцари, бывшие там, заметили, что мои люди рыдают, то спросили у спасшего меня сарацина, отчего они плачут; и он ответил, что, видимо, у меня в горле нарыв, отчего мне не выжить. И тогда один из сарацинских рыцарей сказал тому, кто нас спас, чтобы он нас утешил, ибо он даст кое-что выпить, от чего я излечусь в два дня; и так оно и случилось.
У монсеньора Рауля де Вану, состоявшего при мне в великом сражении на заговенье, были перерезаны коленные сухожилия, и он не мог держаться на ногах; и знайте, что один старый сарацинский рыцарь, находившийся на галере, носил его на спине в уборную.
За мной послал главнокомандующий галерами[264] и спросил, действительно ли я кузен короля; и я ему ответил, что нет, и рассказал, как и почему матрос назвал меня родственником короля. И он мне сказал, что я поступил мудро, ибо иначе мы все были бы перебиты. Еще он спросил, не принадлежу ли я как-то к роду императора Фридриха Немецкого, который тогда еще был жив[265]; и я ему ответил, что полагаю, что мадам моя матушка приходилась ему двоюродной сестрой[266]; и он мне ответил, что за это полюбил меня еще больше[267].
Во время обеда он позвал к нам одного парижского горожанина. Явившись, горожанин мне сказал: «Сир, что вы делаете?» «Что же я делаю?» — ответил я. «Во имя Господа, — продолжал он, — вы едите скоромное в пятницу». Услыхав это, я отставил свою миску. И адмирал спросил моего сарацина, почему я так поступил; и тот ему объяснил; и адмирал заметил, что Бог сильно не разгневается на меня за это, ибо я сделал это неумышленно.
И знайте, что тот же ответ мне дал легат, когда мы уже были на свободе; а я из-за этого не переставал сидеть после поста каждую пятницу на хлебе и воде, чем легат был очень недоволен, ибо подле короля из знатных людей никого, кроме меня, не осталось.
После воскресенья адмирал приказал мне и прочим пленникам, захваченным на реке, спуститься на берег. Покуда монсеньора Жана, моего доброго священника, тащили из трюма галеры, он лишился чувств; и его убили и бросили в воду. Его служку, также упавшего в обморок из-за болезни войска, ударили по голове ступкой и, прикончив, также сбросили в реку.
Пока остальные больные спускались с галер, где они находились в заточении, сарацины стояли наготове с обнаженными мечами и всех, кто падал, убивали и бросали в реку. Я велел им передать через моего сарацина, что, по-моему, так поступать дурно; ибо это противоречит наставлениям Саладина, который говорил, что никакого человека нельзя убить после того, как ему дали вкусить своего хлеба и соли. А мне ответили, что эти люди ни на что не годны, так как из-за своих недугов не смогут выжить.
262
Вероятно, речь идет о сарацине, жившем на Сицилии или в Южной Италии, принадлежавших германскому королю Фридриху II: известно, что Фридрих поселил в Лучере сарацин, поставлявших ему в войско конных лучников.
267
Фридрих II поддерживал тесные связи с египетскими султанами. В 1227 г. египетский султан аль-Камил обратился к нему с призывом совместно выступить против султана Дамаска аль-Муаззама; используя дипломатические методы, император сумел договориться с египтянами о передаче Иерусалима христианам (Яффаский договор, 1229 г.); дружеские отношения и переписка между правителями Египта и императором продолжались до самой смерти Фридриха II.