— Зиночка, ты бы сходила в школу и узнала, как он занимается. Мне неудобно — я не отец. Подумают, что придираюсь к пасынку. А матери все расскажут честно.
Вечерний разговор после возвращения мамы из школы вызвал во мне схлест яростного протеста против лжи и горького признания унизительной правды.
— Говорила с самой заведующей — Любовью Григорьевной, она еще в их группе математике учит, — сказала мама. — И знаешь, что я тебе скажу, Ося? Сережка не только нас, но и всех учителей обманывает. И как обманывает! Я ей честно все рассказала: уроков не учит, все вечера пропадает с девочками, а нам врет, что был на пионерских сборах, домой является ночью. Терпежу с ним нет — растет мальчик неучем и босяком. А она мне: совсем наоборот! Что вы, Зинаида Сергеевна, вам нельзя так говорить о сыне. Он первый ученик в школе, это все учителя признают, одна только геометрия не очень идет, но ниже «хорошо» он не опускается. А что не готовит домашние задания, так теперь этого и не надо: у нас передовой Дальтон-план,[17] все учат только на уроках. И пионерские сборы бывают допоздна — а как иначе? Ребята готовятся к мировой революции (такая перед ними поставлена цель) — как тут без долгих собраний и горячих прений? Они говорят о помощи нашим угнетенным друзьям на Западе и на Востоке и готовы жизни отдать за освобождение истекающих кровью братьев! И девочек вы напрасно обижаете. Они у нас хорошие и воспитанные, отстающих нет, а если дружат с мальчиками — так что плохого? Вожатые из райкома комсомола учат, что они должны быть товарищами всему мировому пролетариату — неужели нам в собственной школе запрещать общаться с тем, кто сидит рядом? А какие широкие интересы у вашего сына, Зинаида Сергеевна, какие удивительные книги он читает! Недавно принес в группу Платона и Канта — и читал их, пока учитель физики Сергей Владиславович не пришел (он опаздывал). Тут я не выдержала, Ося. Книг он читает много, пачками таскает из библиотеки, а что толку? Не по уму берет, верхогляд, спроси его, что читал, — про сыщиков и воров, про императоров и полководцев сразу начнет разливаться, а про тех самых Платона с Кантом только отмахнется — не вашего ума дело. А почему? Форс напустить — мастак, а копнешь серьезней — отворачивай, пойдем в объезд.
— Не вышло у нас согласия, — закончила мама. — Я ей свое, она мне свое. До ворот провожала — все уговаривала, что Сережа хороший, лучше не надо. Пожила бы с этим хорошим, поглядела бы, как выпендривается над борщом, как отскакивает от куска сыра, будто ему отраву предлагают, и от сливочного масла, и от сметаны, и от яиц всмятку… Подавай ему черного хлеба с салом или чайной колбасой! Всех нас посадил на сухой паек из-за своих капризов — такой хороший.
Отчим верил в меня больше мамы, неудачный разговор с суховатой Любовью Григорьевной его скорей порадовал, чем огорчил. Я молчал.
Самым обидным было то, что мама сознательно и безошибочно била по моим больным местам — и я не мог защищаться, ибо понимал, как глубоки мои недостатки, и стыдился себя. Да, Любовь Григорьевна не лгала: я достал в библиотеке две большие книги — древнего грека Платона и немца Канта — и носил их с собой в школу, чтобы почитать в свободную минутку. Но минутки все не было — и получилось, что я таскаю эти фолианты, только чтобы показывать их и хвастаться: мол, смотрите, что я знаю! Форс, нахальный форс. Даже еще хуже: я пижонил, когда их читал.
Ну, с Платоном было еще так-сяк: несколько ученых типов из Петрограда и Ленинграда, некий В. Соловьев, потом С. Жебелев с Э. Радловым и другие чудаки перевели на русский с десяток веселых и умных книг, где описывается, как лукавый старик Сократ, здорово похожий на толстого одноглазого Заглобу (его придумал поляк Сенкевич), только поумней, высмеивает, припирает к стене и переубеждает разных древних греков, которые кичатся своим положением и начитанностью. Нельзя было не смеяться, когда Сократ выводил на чистую воду прохиндеев. В общем, книги интересные и легкие — такие даже дурак осилит, хотя в некоторых были прямые неприличности. Например, один мужик лез с телесной любовью к другому — у нас его мигом оформили бы в тюрьму, а грекам это сходило с рук. Их древние нравы были совсем развращены! Пересказывать Платоновы книги несложно — если, конечно, не лезть в заумности (их тоже хватало).
17
Школьный метод обучения, состоящий в том, что ученики самостоятельно выполняют задания по каждому предмету под руководством преподавателей в особо оборудованных кабинетах.