— мешком; разозлился он и заорал: «Кто таков этот Давид? Что еще за сын Иессеев? Много ныне развелось рабов беглых, что прячутся от господ. Неужто я отдам им хлебы мои, и воду мою, и мясо, приготовленные для стригалей? Неужто отдам мои кровные деньги бродягам, про которых не знаю, кто они и откуда?» Я подумал, что его удар хватит, до того он побагровел, а потом сделался сизым, будто слива; но я твердо помнил наказ Давида «будь вежлив, Мивсам», потому спокойно сказал Навалу: «Остынь, хозяин; а о сыне Иессееве ты еще услышишь, попомнит он тебе твою щедрость…»
Мивсам, сын Мишмы, почесал под мышкой, нащупал там что-то, прикусил, сплюнул, потом проговорил:
— А та женщина все время прислушивалась к нашему разговору. Собой она была пригожа и наряжена по-господски — на пальцах кольца, на руках и ногах браслеты. Я сразу приметил, как она на меня зыркает, так ведь я был плечистый да стройный и в седле сидел ловко; хотел уж я назад поскакать от Навала, но она подошла ко мне и спрашивает: «А что предводитель твой, Давид, сын Иессеев, похож на тебя?» Я говорю: «Коли я тебе по вкусу, красавица, то супротив Давида тебе и вовсе не устоять, ибо он стоит дюжины таких, как я „. А ты сама кем будешь, спрашиваю. Меня зовут Авигеей, говорит, я жена Навала; по голосу сразу слыхать, что нужен ей этот муж, как прыщ на заднице. Дух от Господа шепнул мне, что мы с Авигеей еще увидимся, потому шибанул я своего мула промеж ушей, и полетел он птицей. Прискакали мы на место, которое нам указал Давид, а он нас там уже дожидается. Передал я ему слова Навала, вот тут-то Давид и сказал: „Опояшьтесь каждый мечом своим“. И сам Давид опоясался мечом своим и зарекся: „До рассвета утреннего из всего, что принадлежит Навалу, не оставлю мочащегося к стене“. Мне же он велел: «Мивсам, останься с двумя сотнями при обозе, охраняйте его, потому что я поскачу быстро, обоз за мной не поспеет“. Сам он взял четыре сотни и умчался, а что случилось потом, не знаю, только утром Давид привез много всякого добра и вид у него был довольный, как у лягушонка, который муху заглотал…
Среди оставшихся после смерти Авигеи, жены Давида и вдовы Навала, вещей, которые хранились на складе царского гарема, отыскалось несколько глиняных табличек; Аменхотеп, главный царский евнух, переслал их мне со своим рабом. На одной из табличек оказался составленный неловкой женской рукой список. Привожу его, сохраняя все многочисленные ошибки:
ДАДЕНО ДАВИДУ, СЫНУ ИЕССЕЕВУ: ХЛЕБОВ — 2 СОТНИ
ВИНАНАИЛУЧЕГО — 2 МЕХА
АВЕЦ ЖАРЕНЫХ — 5 ГАЛОВ
ЗЕРЕН СУШЕНЫХ —5 МЕР
УЗЮМУ — 100 СВЯЗОК
СМОКВЫ — 200 СВЯЗОК
АСЛОВВЮЧНЫХ — 8ГАЛОВ
Дебора, служанка Авигеи, рассказывала мне следующее:
— Отведай-ка моего винца, господин хороший. Пусть Бог то и то со мной сделает, ежели оно похоже на пойло, каким я потчую постояльцев; тем хоть уксусу подай, хоть козьей мочи, вылакают и не заметят. Мое-то винцо почище царского с виноградников Ваал-Гамона, оно все эти годы в сем сосуде хранилось. То вино из особых погребов Навала, первого супруга моей госпожи, который от удара помер. Госпожа моя, да упокоит Господь ее душу, сказала, даря мне вино: «Сбереги его, Дебора, на тот день, когда встретишь мужчину, который пленит тебя так, как меня Давид; распечатай тогда сей сосуд и выпей с тем мужчиной этого вина». Был у меня мужчина, господин хороший, и другой был, и третий, а я все не могла понять, пленил ли он меня так, как Давид мою госпожу, или нет. Мужчины приходили и уходили, я старела и порой говаривала себе: «Видно, жизнь твоя, Дебора, подобна сему запечатанному сосуду — самого сладкого вина так и не попробуешь».
Потому, господин хороший, давай-ка выпьем его и помянем мою госпожу Авигею.
Не за то, конечно, помянем, что так скоро с Давидом сошлась. Но ведь и не овечкой юной она была, когда встретила сына Иессеева, не девочкой; она была старше его лет на шесть, если не на все восемь, однако телом еще свежа, груди торчком, что тараны стенобитные.