Однако Мелхола, дочь Саула, встретила меня у дверей нестерпимо ехидным взглядом, а когда я спросил, где остальные, она ответила: «Господин мой найдет их на площади или у городских ворот среди бродячих сказителей, музыкантов, лицедеев и фокусников; ведь не каждый день царь устраивает такой праздник и зрелище». А почему же ты дома? — спросил я. Она ответила: «Я — царская дочь, мне не место среди черни; кроме того, я довольно насмотрелась и из окна». Вот как, говорю, хороша картина, не правда ли?
Она глядит на меня. Вижу, она волнуется, дышит глубоко, грудь ходуном, а грудь у нее до сих пор высокая, упругая; и тут начинаются насмешки: «Как отличился сегодня царь Израилев, обнажившись пред глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек!»
О, Господи! Чувствую, ярость охватывает меня, туманит голову; мне вспоминаются двести филистимских краеобрезаний, которые ее отец потребовал в качестве свадебного подарка; я говорю: «Пред Господом играл и плясал я, слышишь, пред Господом, который предпочел меня твоему отцу и всему дому его, утвердив меня вождем Израиля, народа Господнего. Я еще больше уничижусь и обнажусь пред очами Его. Что же до женщин, то я не стыжусь того, что они увидели и что кое-кому приносило наслаждение, а вот у тебя впредь не будет детей до дня смерти твоей».
«Можно подумать, — хрипло сказала она, — будто ты хоть раз приходил ко мне с любовью после того, как забрал меня от Фалтия и держал у себя в Хевроне, а потом в Иерусалиме».
На это я: «К чему умножать моим семенем род Саула, который враждебен мне?»
«О, Давид!» — воскликнула она. И еще: «Господь Бог знает, сердце твое
— кусок льда, который замораживает любовь твоих близких к тебе и несет смерть душе твоей. Наступит день, когда ты сам почувствуешь, как тебе холодно, но ни одна из дочерей Израиля уже не сможет согреть тебя…»
Лицедеи разыгрывают у городских ворот представление о том, как в Гиве повесили семерых сыновей царя Саула и как Рицпа, наложница Саула и мать повешенных, сидела под виселицей, не допуская, чтобы птицы небесные днем и звери полевые ночью касались мертвых тел; она просидела так от начала жатвы до дождей и этим победила царя Давида.
Точнее, пятеро из семерых были не сыновьями Саула и Рицпы, а внуками Саула от его дочери Меровы, которая умерла молодой, поэтому ее детей взяла на воспитание сестра Меровы принцесса Мелхола; она стала им второй матерью. Значит, вновь в руке Мелхолы светильник, способный рассеять мои потемки, однако доступа к принцессе у меня нет.
Посоветовавшись с Есфирью, я предпочел не попадать в еще большую зависимость от Аменхотепа и обратился к дееписателю Иосафату с просьбой исхлопотать мне разрешение на еще одно свидание с Мелхолой. Через несколько дней Иосафат вызвал меня к себе и сказал:
— Ефан, госпоже Мелхоле нездоровится. Мудрейший из царей Соломон полагает, что тебе лучше спрашивать у меня.
У меня аж сердце захолонуло, настолько ясно я понял, что царь мне не доверяет; его советники во мне сомневаются, отсюда и запрет на беседу с Мелхолой. Однако мне удалось взять себя в руки и выразить сожаление насчет нездоровья принцессы, после чего Иосафат потребовал рассказать, о чем я намеревался расспрашивать ее. — О, господин, — ответил я, — вопросы подобны древу, на котором из каждой ветви вырастает множество иных.
— По-моему, Ефан, — сказал Иосафат, — ты переоцениваешь собственную роль. Писцу надлежит записывать, а не размышлять. Настоящий ученый умеет обходиться тем, что ему уже известно.
— Раб ваш ведет поиски не ради поисков и не по своей прихоти, — возразил я. — Разве не сам мудрейший из царей Соломон поручил мне эта дело? Разве не он обещал помощь, если я засомневаюсь и не смогу отличить правду от кривды? Почему же мне никто не помогает? Почему от меня утаивают, скрывают то, что мне необходимо знать для Книги? Лучше уж мне вернуться в мой родной городишка и жить себе спокойно, не терзаясь из-за недомолвок и отговорок.
— Ладно, спрашивай! — сказал Иосафат и наморщил лоб.
— Мне хотелось бы услышать о том» как царь Давид плясал пред ковчегом Божьим, а Мелхола видела это из окна и уничижила его в сердце своем…
— Ясно, — проговорил Иосафат, — об этом шла речь на последнем заседании комиссии. Только неужели, по-твоему, обычная размолвка между супругами заслуживает упоминания в серьезном историческом труде?