Но четверо оставшихся членов отряда были накрепко спаяны единством мыслей и общей целью, и часто, сидя по вечерам под натянутой на шесты грубой и сырой материей палатки, чувствовали себя почти счастливыми. Алверик продолжал цепляться за надежду с упорством, свойственным лучшим представителям его древнего рода, которые когда-то завоевали Эрл в кровопролитном сражении и с тех пор столетиями удерживали его. Что касалось Нива и Зенда, то в их головах, свободных от излишнего знания и мыслей, навязчивая идея Алверика обрела благодатную почву и разрослась, как разрастается и пышно цветет какой-нибудь редкий цветок, который садовник забывает в укромном и диком уголке сада. Что до Тила, то он продолжал воспевать надежду, и его дикие фантазии, что прокрадывались под полог палатки вслед за песней, сообщали алверикову предприятию еще большие блеск и величие. Словом, все четверо думали одинаково, и это было тем более важно, что путешествия более великие — и разумные, и безумные — оканчивались триумфом, если было так, и проваливались, если было иначе.
Так, не выпуская из вида задних стен фермерских домов, отряд на протяжении нескольких лет двигался на север, сворачивая на восток каждый раз, когда кому-то из путников казалось, что необычный вид небосклона, сверхъестественная тишина вечера или очередное пророчество Нива указывают на близость Страны Эльфов. Тогда им приходилось карабкаться через валуны и груды щебня, что окаймляли теперь границы полей, которые мы знаем, но они упрямо шли вперед до тех пор, пока Алверик не замечал, что запасов провизии для людей и сена для лошадей едва хватит, чтобы вернуться к жилищам людей. И он приказывал поворачивать назад, но Нив, не слушая его, продолжал вести отряд все дальше вглубь каменистой пустыни, ибо его рвение возрастало с каждым днем, и Тил громко пел, предсказывая скорую удачу, а Зенд утверждал, что он уже почти видит вершины Эльфийских гор и шпили волшебного дворца, и из всей компании только Алверик не терял рассудительности и осторожности. И в конце концов они всегда возвращались к границе наших полей — к фермерским домам, где отряд мог пополнить свои запасы, — и Нив, Зенд и Тил, задыхаясь от возбуждения, принимались бессвязно рассуждать о своем путешествии, и только Алверик помалкивал, ибо прекрасно знал, что люди пограничья не только никогда не говорят, но даже не смотрят в сторону Страны Эльфов, хотя он так и не смог понять — почему.
А когда маленькая партия отправлялась дальше, фермеры, продавшие путешественникам плоды знакомых нам полей, с любопытством глядели ушедшим вслед, словно не сомневались — все, что услышали они от Нива, Зенда и Тила, рождено либо чистой воды безумием, либо снами, навеянными полной луной.
Так путники все время стремились вперед и все время искали новые и новые места, откуда открылась бы им граница Страны Эльфов, и с левой стороны доносились до них ароматы полей, которые мы знаем: сначала это были запахи фиалок из цветущих палисадников, затем — аромат белого шиповника, потом благоухание роз, и это продолжалось до тех пор, пока все другие запахи не перебивал дух свежескошенного сена. И слева же раздавались далекие человеческие голоса, низкое мычание коров, писк цыплят в траве — словом, все звуки, что обычно слышны вблизи благополучной, процветающей фермы; справа же неизменно расстилалась бесплодная, молчаливая равнина, полная камней, на которых не росли ни цветы, ни трава. Как бы далеко ни уходили путешественники от людских жилищ, Страна Эльфов продолжала упорно скрываться от них, и тогда на помощь им приходили песни Тила и неколебимая уверенность Нива.
Тем временем молва о походе Алверика распространялась по всем краям и весям, пока не нагнала путешествующий отряд, и вскоре каждый человек, которого они встречали, знал их историю; и одни одобряли Алверика, как одобряют люди тех, кто посвятил свои дни исполнению важного дела, а другие чествовали его как героя, но ни от тех, ни от других Алверик не требовал ничего, кроме провизии, и, получив ее, молча расплачивался и исчезал.
И снова шел вперед его отряд. Подобно сказочным героям, четверо путников вечно маячили на горизонте за глухими стенами домов и живыми изгородями ферм, и серыми вечерами воздвигали среди унылых камней серую бесформенную палатку. Они подкрадывались бесшумно, как дождь, и исчезали, как плывущие над землей туманы. О них рассказывали истории и складывали песни, и последние пережили первые, так что в конце концов призрачный отряд Алверика стал легендой, навсегда поселившейся в тех краях и кочующей от фермы к ферме; и каждый раз, когда кто-то хотел подчеркнуть безнадежность предприятия, он вспоминал имя Алверика, которого люди то высмеивали, то поднимали на щит — в зависимости от того, к чему в данный момент они были больше расположены.