Никто не попался им на пути, кроме зловещей вороны, что питается человеческой плотью, да со звезд дул холодный ветер.
Сначала Акронион карабкался по опасной круче, но как только достиг ровных широких ступеней, которые вели к берлоге, тотчас услышал непрерывное хихиканье Смешливого Чудовища.
Хотя он боялся, что это веселье невозможно омрачить ничем, никакой самой горестной песней, однако отнюдь не повернул назад, а тихо пошел по лестнице и, поставив на ступеньку агатовый кубок, запел песню, называемую Песней Скорби. В ней пелось о том, как с давних времен, с самого начала мира, счастливые города превращались в безлюдные пустыни. В ней пелось о том, как давным-давно боги, звери и люди любили своих прекрасных возлюбленных — и любили безответно. В ней пелось о золотом тумане счастливых надежд, которые никогда не сбываются. В ней пелось, как Любовь смеется над Смертью — но Смерть смеется последней.
Постоянное хихиканье, доносившееся из берлоги, вдруг стихло. Смешливое Чудовище поднялось и встряхнулось. Оно ощутило печаль. Акронион все пел песнь, называемую Песней Скорби. Смешливое Чудовище, объятое скорбью, двинулось к нему, но он не замолчал от ужаса, а продолжал петь. Теперь он пел о безжалостном времени. Из глаз Смешливого Чудовища выкатились две крупные слезы. Акронион ногой придвинул агатовый кубок. Он пел об осени, о том, что все проходит. И Чудовище зарыдало — слезы лились, как ручьи с горных вершин во время таяния снегов; агатовый кубок быстро наполнялся. Акронион отчаянно продолжал петь — он пел о милых незаметных мелочах, которых больше нет, о солнечном луче, что ласкал лицо, давно увядшее. Кубок был полон.
Он чувствовал себя лакомым кусочком
Акрониону стало страшно, ему казалось, что у Чудовища уже потекли слюнки — но это были слезы, увлажнившие пасть. Он чувствовал себя лакомым кусочком — ему казалось, что рыдания Чудовища стихают! Он запел о мирах, от которых отвернулись боги. И вдруг — раз! — меткое копье Аррата вонзилось под лопатку Смешливому Чудовищу, и слезам его, а также веселым проделкам навеки пришел конец.
Они осторожно уносили кубок, полный слез, оставив тело Смешливого Чудовища зловещей вороне для разнообразия диеты. Проходя мимо продуваемого ветрами домика Старика, Что Присматривал За Волшебной Страной, они попрощались с ним. Узнав о случившемся, тот стал радостно потирать руки, приговаривая: «Вот и чудненько! Капуста! Капустка моя!»
И снова пел Акронион в лесном дворце Королевы Лесов, предварительно выпив все слезы из агатового кубка. Это была феерическая ночь, присутствовал весь двор, и поклонники королевы, и послы из легендарных и мифических земель — были даже из Терры Когниты.[1]
И Акронион пел, как никогда раньше и как больше уже не споет. О, как печальна, как скорбна участь человека, как кратки и жестоки его дни, и конец труден, и все — тщета, и тщетны все его усилия; а женщина — кто расскажет о ней? — ее судьба быть с мужчиной, так предначертано безжалостными равнодушными богами с лицами, обращенными в иные сферы.
Примерно в таком духе он начал, и вдохновение повело его, и я не в силах передать всей красоты и щемящей грусти его песни; в ней была радость, смешанная с печалью; она была подобна уделу человека; она была как наша судьба.
Он пел, и отовсюду слышались рыдания, и словно эхом множились вздохи: сенешали, солдаты всхлипывали, девушки плакали в голос, и слезы дождем лились с галерей.
Вокруг Королевы Лесов бушевала буря слез и печали.
Но нет, она не заплакала.
СОКРОВИЩА ГИББЕЛИНОВ
Всем известно, что любой другой пище Гиббелины предпочитают человека. Зловещий их замок соединен мостом с Терра Когнита — известными нам землями. Сокровища их совершенно невероятны, и дело здесь вовсе не в скупости. У них есть особый подвал для изумрудов и другой — для сапфиров. Золотом они наполнили большую яму и выкапывают его по мере надобности. И единственное назначение всего этого богатства — обеспечивать постоянное пополнение запасов еды в их кладовых. Говорят даже, что в случае голода они рассыпают рубины узенькой дорожкой от своего замка до какого-нибудь города, населенного людьми, и можно не сомневаться, что вскоре их продовольственные кладовые вновь оказываются полными.
Замок их стоит на противоположном берегу той реки, о которой знал еще Гомер — он называет ее ο ροος αχεανοιο[2] — и которая обтекает весь обитаемый мир. Прожорливые предки Гиббелинов построили его там, где река не слишком широка и где через нее можно переправиться, поскольку им нравилось наблюдать, как грабители без труда подгребают к самым ступеням входа. По обоим берегам реки протянулись колоссальные корни огромных деревьев, высасывая из земли соки, обычным почвам неведомые.