ГЛАВА XXVII
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛУРУЛУ
Над селением и замком Эрл вовсю бушевала весна. Она заглядывала во все щели, во все укромные уголки, во все потайные места, и ее разлитое в воздухе благодатное тепло будило все живое, не пренебрегая самыми крошечными из растений, заселившими щели старых бочек, землю под плющами и даже трещины в растворе, скреплявшем древние камни стен. В это время года Орион не охотился на единорогов, и не потому, что точно знал, когда у этих сказочных животных начинается брачный сезон (ибо время в зачарованной земле шло совсем не так, как у нас), а потому, что от своих предков-охотников он унаследовал стойкое отвращение к убийству живых существ в пору, когда начинают распускаться цветы и отовсюду несутся беззаботные песни. Поэтому он только и делал, что ухаживал за своей сворой, да глядел на холмы, ожидая возвращения тролля.
Но вот весна отшумела, и в полях запестрели первые летние цветы, а Лурулу все не возвращался, ибо в лесистых долинах Страны Эльфов время движется не так, как в полях, населенных людьми. И вечерами Орион вглядывался в темнеющие дали, пока гряда холмов не становилась совершенно черной, но так и не увидел, как над травой то появляются, то исчезают круглые головы троллей, спешащих в Эрл.
И когда из северных земель донеслось холодное дыхание осенних ветров, Орион все еще ждал Лурулу, хотя сырые туманы и желтеющие листья давно нашептывали ему об охоте, а собаки негромко скулили, тоскуя о просторах полей и пахучей цепочке следов, которая, словно таинственная тропа, тянется через весь широкий мир. Но Орион хотел охотиться только на единорогов и продолжал терпеливо ждать своих троллей.
Как раз в один из таких дней, когда земной закат был малиново-ал, а в воздухе ощутимо пахло близкими заморозками, Лурулу в зачарованной стране как раз закончил свой разговор с троллями, и ноги бурого племени — гораздо более проворные, чем заячьи — мигом домчали своих обладателей до сумеречного барьера. И если бы кто-то из жителей знакомых нам полей поглядел в этот час в сторону таинственной границы, где, по всеобщему мнению, заканчивалась наша Земля, — а люди, хотя и очень редко, все же посматривают в этом направлении, — он бы увидел странные серые фигуры, которые осторожно скользили в вечерней мгле. Один за другим тролли приземлялись на нашей стороне после головоломных прыжков через сумеречную границу и, с размаху плюхнувшись в траву, тут же начинали скакать, носиться и кувыркаться, то и дело разражаясь нахальным хохотом, словно только так и можно было вести себя на нашей планете, которая, кстати, была отнюдь не самой захудалой среди себе подобных.
Наконец, они тронулись в путь. С шумом, похожим на тот, какой производит ветер, играющий соломой крыш, тролли мчались мимо одиноких домов, и никто из тех, кто слышал этот тихий звук, даже не заподозрил, какие удивительные твари проносятся в эти минуты мимо. Исключение составляли лишь собаки, чья служба заключается в неусыпном бдении — они одни знают, какие странные существа порой проскальзывают в ночной темноте вблизи наших жилищ и насколько они далеки от всего земного. Сторожевые псы неизменно облаивают цыган, бродяг и всех, кто скитается по свету, не имея своего угла, но еще более свирепо они лают на лесных зверей, ибо ясно чувствуют то неослабевающее презрение, с каким все дикие животные относятся к человеку. И с особенной яростью собаки облаивают лисиц, ибо ощущают ауру таинственности, приобретенную ими в их дальних путешествиях за границы знакомого нам мира, но в ту ночь собаки буквально задыхались от злобы, так что некоторые фермеры даже подумали, уж не подавился ли их пес костью.
А тролли летели над полями дальше, не задерживаясь даже для того, чтобы похохотать над неуклюжей толкотней напуганных овец, ибо берегли свой смех для людей. Вскоре они очутились на холмах, окружающих долину Эрл, и, поглядев вниз, увидели ночь и дым над домами — и то, и другое было серым. И не зная точно, то ли это хозяйка на ночь глядя кипятит чайник, то ли мать сушит платье ребенка, то ли несколько стариков собрались у огня, чтобы погреть древние кости, тролли не стали смеяться над дымом, хотя уже давно решили, что начнут хохотать, как только увидят что-нибудь человеческое. Возможно, однако, что и они, чьи самые серьезные мысли залегали лишь немногим глубже их всегдашней веселости, невольно затрепетали от непривычной близости людей, спавших совсем рядом — под крышами, укрытыми плотной пеленой дыма. Впрочем, в легкомысленных головах троллей благоговение обычно задерживалось не дольше, чем белка раскачивается на кончике самой длинной и тонкой ветки.