ГЛАВА XXXII
ЛИРАЗЕЛЬ ТОСКУЕТ О ЗЕМЛЕ
В зале, что был выстроен из лунного света, музыки, мечты и миражей, Лиразель опустилась на колени перед троном отца, и свет волшебного трона засиял голубым огнем в ее глазах, а они в ответ полыхнули светом, который еще больше усилил магию трона. И, стоя на коленях, она стала умолять отца использовать свою последнюю руну.
Минувшие дни никак не хотели отпускать Лиразель, и сладостные воспоминания переполняли ее сердце. Любовь принцессы принадлежала лужайкам Страны Эльфов, на которых она играла среди удивительных невянущих цветов еще до того, как началась писаная история Земли; и сильна была ее привязанность к очаровательным и пушистым сказочным существам, что словно тени выскальзывали из полутьмы заколдованного леса и бесшумно носились по изумрудной траве; и по-прежнему дороги были ей предания, песни и заклинания, из которых был сделан ее магический дом. И все же колокола Земли, хоть и не могли они одолеть границу сумеречной тишины, нота за нотой вызванивали в ее голове, и сердцем своим Лиразель чувствовала рост самых скромных земных цветов, что в зависимости от времени года распускались, отцветали или засыпали в наших полях. И по мере того как времена года — как и всё на Земле — тоже уходили в прошлое, Лиразель ощущала и бесконечные скитания Алверика, и полную перемен жизнь взрослеющего Ориона, понимая, что если земные сказки не врут, то оба они вскоре будут потеряны для нее безвозвратно и навсегда, и произойдет это как только за ними с золотым звоном захлопнутся райские врата, ибо из Страны Эльфов до Небес нельзя ни дойти, ни долететь, ни добраться каким-либо иным способом, и никогда эти две страны не сообщались между собой.
Но как ни тосковала Лиразель по колоколам Земли и по скромным английским первоцветам, ей не хотелось покидать ни своего могущественного отца, ни мир, созданный его волшебством. И по-прежнему далеко был Орион, ее мальчик; и только раз Лиразель услышала рог Алверика, да порой какие-то странные желания словно бы витали в воздухе, тщетно мечась туда и сюда между ней и Орионом. И мерцающие колонны, которые поддерживали дворцовый свод — а может быть, он просто парил чуть выше их, — слегка дрожали, разделяя горе Лиразели, и тень ее печали мелькала и таяла в толще хрустальных стен, ненадолго приглушая их свет, но никак не нарушая гармонии волшебных красок, что не известны в полях, которые мы знаем. Но что было делать ей — той, что не желала отринуть магию и покинуть свой удивительный дом, любовь к которому внушил ей волшебный день, длившийся и длившийся, пока на земных берегах одно за другим, словно сухие листья, уносились в небытие столетия, но чье сердце оставалось привязано к Земле теми невидимыми нитями, что тонки, но крепки, слишком крепки?..
Кто-то, кто попытался бы облечь тоску Лиразели в грубые земные слова, мог бы сказать, что ей хотелось оказаться в двух местах одновременно. Пожалуй, это верно, как верно и то, что неосуществимое желание порой лежит слишком близко к той грани, за которой оно начинает вызывать смех, и только у Лиразели оно вызывало не смех, а слезы. Невозможно? Да так ли уж невозможно? Ведь существует же на свете и волшебство!
И, опустившись на колени перед троном отца, стоявшим в самом сердце волшебной страны, Лиразель умоляла его прибегнуть к последней могущественной руне, и вокруг нее толпились колонны, о которых может рассказать только песня, и их туманные громады тоже были встревожены и смущены ее печалью. Лиразель просила отца использовать заклинание, которое вернуло бы ей Алверика и Ориона, по каким бы полям Земли они ни бродили, и которое перенесло бы их через сумеречную границу в зачарованные земли, чтобы они могли жить, не старясь, в безвременье бесконечного эльфийского дня. И еще молила Лиразель, чтобы вместе с ними могли перенестись в Страну Эльфов чудесные сады Земли, поросшие фиалками задумчивые берега и лощины, где горит ранний первоцвет (ибо заклинание короля эльфов обладало таким могуществом, что могло сделать и это), и чтобы их земная красота продолжала вечно сиять среди чудес зачарованной страны.
И слова короля, произнесенные его удивительным голосом, прозвучали подобно музыке, какой никогда не слышали города Земли и о какой даже во сне не мечтали ее поля, и эти звенящие слова способны были изменить форму пригрезившихся нам холмов и заставить новые, удивительные цветы распуститься в лугах зачарованной страны.