Но старейшины не спешили с ответом, а отводили глаза и говорили, что им-де надо посоветоваться друг с другом, ибо все они безмерно доверяли речам, произнесенным в их маленьком парламенте. И с этой целью они снова собрались у Нарла.
Был вечер, но солнце пока не село, да и кузнец еще не закончил дневную работу, и пламя в его горне мерцало среди толпящихся в кузнице теней совсем особенным, густым и насыщенным светом. И старейшины медленно вошли внутрь, храня на лицах серьезное и мрачное выражение — отчасти потому, что им не хотелось признаваться перед односельчанами в совершенной когда-то глупости, а отчасти потому, что магия ясно чувствовалась в воздухе, и старейшины сами страшились неизбежных и грозных событий.
И снова они сидели во внутренней комнате, а солнце опускалось все ниже, и эльфийские рога трубили все громче, все победнее, хотя старейшины и не могли их слышать. И двенадцать седых стариков долго молчали, ибо сказать им было нечего. Когда-то они мечтали о магии, и вот она пришла. Бурые тролли шныряли по улицам, гоблины забирались в дома, ночи стали светлы как день от обилия блуждающих огней, а воздух, насыщенный какой-то пока не известной им магией, был плотен и тяжел. Что же тут можно было сказать или сделать?
И после нескольких минут гнетущего молчания Нарл заявил, что им следует изобрести новый план, ибо когда-то они были простыми, благочестивыми селянами, но теперь им нет спасения от магических тварей, которыми буквально кишит Эрл и к которым каждую ночь прибывает пополнение из Страны Эльфов. Во что превратится милая их сердцу долина и что станет с привычным для них образом жизни, если они не придумают какой-нибудь способ избавиться от этой напасти?
И речь Нарла заставила старейшин слегка приободриться, хотя все они ощущали неясную угрозу в голосах эльфийских рогов, которых не могли слышать; обсуждение же самого плана вдохнуло в сердца старейшин храбрость, ибо они почувствовали, что могут интриговать против волшебства безнаказанно. Один за другим они вставали из-за стола и излагали свои мысли на сей счет.
Однако, как только солнце село, оживленный разговор затих сам собой, ибо ощущаемое всеми предчувствие страшного переросло в уверенность, и первыми почувствовали это От и Трел, которые лучше других умели понимать не облеченные в слова тайны лесов. А за ними и остальные ощутили, как к Эрлу что-то приближается, но никто не мог сказать — что. И старейшины долго сидели в темноте и молчали, предаваясь тревожным раздумьям и догадкам.
Лурулу первым увидел это. Весь день он грезил о зеленоватых водорослях, что растут на дне похожих на чаши эльфийских прудов, и, чувствуя огромную усталость от всего земного, поднялся на самую высокую башню замка. Там он уселся на зубец стены и обратил тоскующий взор на восток, где был его дом. И вот, глядя вдаль через знакомые нам поля, он увидел яркую сияющую линию, которая быстро приближалась к Эрлу, а прислушавшись, уловил негромкий, чуть слышно разносящийся над пашней гул множества голосов, напевавших древние песни, ибо сверкающая линия вела за собой в наступление самые разные воспоминания: старинную музыку и забытые голоса, сметенные с Земли безжалостным временем и теперь возвращающиеся назад, в поля наших дедов и прадедов. И эта удивительная черта горела ярче, чем Вечерняя звезда, и в глубине ее переливались и вспыхивали краски, одни из которых встречались и на Земле, а другие напоминали неземную радугу, и Лурулу, глядевший на нее во все глаза, сразу признал в этой сверкающей, движущейся черте границу Страны Эльфов. Увидев свой родной дом так близко, тролль сразу оживился и почувствовал, как к нему возвращается привычная беззаботность; и, сидя на высокой башне замка, Лурулу разразился смехом, который понесся над крышами селения подобно веселому щебету птиц, занятых постройкой гнезда. Этот звук заставил приободриться всех стосковавшихся по дому троллей на голубятнях и чердаках, хотя никто из них еще не знал, чему так радуется Лурулу.
А Орион в своей башне услышал рев эльфийских рогов, трубящих удивительно близко и громко, и было в их голосах столько триумфа, столько торжества и вместе с тем — столько задумчивой нежности и затаенной тоски, что он наконец-то догадался, о чем они поют. И эти звонкие трубы действительно возвещали о возвращении матери Ориона — принцессы эльфийского королевского дома.
И давно знала об этом предупрежденная магией Жирондерель на своем холме, и, глядя вниз на поля, утопающие в вечерней мгле, она видела сверкающую линию, в которой звездный свет был сплавлен с мерцанием сумерек давно ушедших летних вечеров, и все это стремительно неслось к долине Эрл. Магический барьер без усилий скользил по земным пастбищам, и, провожая его взглядом, колдунья чуть было не удивилась, хотя ее мудрость давно подсказывала, что когда-то это непременно должно случиться. С высоты холма, Жирондерели были хорошо видны и затаившие дыхание поля, все еще полные привычных нам земных вещей, и встающая позади этой многоцветной границы густая зелень эльфийской листвы, где в ветвях пестрели волшебные цветы и мелькали самые сказочные эльфийские существа и твари, которых на Земле не знали ни горячечный бред, ни самое необузданное воображение. А впереди, ведя за собой все чудеса зачарованной страны, шла сама принцесса Лиразель — бывшая госпожа Эрла, возвращавшаяся домой после долгого отсутствия, и с ее слегка разведенных в стороны рук низливались на всё волшебные сумерки.