Все меньше и меньше обращал он внимание на вещи, которые заботят нас, которые волнуют мистера Шапа, делового человека из Лондона. Он начал презирать людей с королевской надменностью.
Однажды, сидя в Соуле, городе тулей, на аметистовом троне, он решил, — и это было разнесено серебряными трубами по всей стране, — что будет коронован королем всех стран Удивительной. Рядом со старым храмом, где тули молились много тысяч лет, год в храме, год вне его, они возвели павильоны на открытом воздухе. По такому торжественному случаю деревья источали такие ароматы, которые неизвестны ни в одной нанесенной на карту стране; звезды ярко сверкали по этому торжественному случаю. Фонтаны звонко выбрасывали в воздух нескончаемые охапки алмазов. В глубокой тишине раздались звуки золотых труб, наступила священная ночь коронации. На самом верху старой, истертой временем лестницы, ступени которой вели вниз, неизвестно куда, стоял король в изумрудно-аметистовом плаще, древнем одеянии тулей. У ног короля лежал сфинкс, с которым он советовался последние недели во всех делах.
Медленно, под звуки золотых труб, к нему поднимались, неизвестно откуда, сто и двадцать архиепископов, двадцать ангелов и два архангела, с потрясающей короной, диадемой тулей. Поднимались к нему, они знали, что после этой ночной работы все они получат повышение в чине. Молча, торжественно, ждал их король.
Внизу, под лестницей ужинали доктора, из комнаты в комнату плавно скользили санитары, и когда в уютной спальне Хенуэлла{13} они увидели короля, еще стоящего прямо, по-королевски, с решительным лицом, они подошли к нему и обратились к нему: «Ложись спать, — сказали они, — ложись в постельку». И он лег, и скоро заснул. Великий день прошел.
ЧЖУ-БУ И ШИМИШ
По обычаю, по вторникам вечером в храм Чжу-бу входили священнослужители и пели: «Нет никого, кроме Чжу-бу».
И люди радовались и восклицали: «Нет никого, кроме Чжу-бу». И приносили в дар Чжу-бу и мед, и маис, и жир. Так его восславляли.
По оттенкам дерева, из которого был вырезан Чжу-бу, было видно, что он старый идол. Его вырезали из красного дерева, а потом отполировали. Потом его установили на подставку из диорита, поставили перед ним курильницу для благовоний и плоскую золотую тарелочку для жира. Так люди поклонялись Чжу-бу.
Ему было уже, наверное, больше ста лет, когда однажды священнослужители пришли в храм Чжу-бу с другим идолом, и поставили его на подставку рядом с Чжу-бу, и запели: «И еще есть Шимиш».
И люди радовались и восклицали: «И еще есть Шимиш».
Что Шимиш новый идол, было видно сразу: хоть дерево и было покрыто темно-красной краской, легко было заметить, что вырезан он недавно. И ему, так же, как и Чжу-бу, приносили в дар и мед, и маис, и жир.
Возмущение Чжу-бу не знало границ; он возмущался всю ночь и весь следующий день. Нужно было немедленно сотворить чудо. Едва ли в силах Чжу-бу было наслать на город чуму и опустошить его либо убить всех его священнослужителей, поэтому он весьма разумно сосредоточил все свои божественные силы на том, чтобы вызвать небольшое землетрясение. «Таким образом, — полагал Чжу-бу, — я вновь докажу, что я — единственный бог, и люди будут плевать на Шимиша».
Чжу-бу желал и желал, но никакого землетрясения не происходило.
И вдруг он осознал, что ненавистный Шимиш тоже пытается сотворить чудо. Он перестал заниматься землетрясением и прислушался, я бы даже сказал, причувствовался, к тому, что думает Шимиш. Ведь боги осознают то, что происходит в умах, с помощью такого чувства, которое не похоже ни на одно из пяти наших. Шимиш тоже пытался вызвать землетрясение.
Новый бог хотел, наверное, утвердить себя. Не думаю, что Чжу-бу понимал мотивы желаний Шимиша, да и вряд ли вообще они его интересовали; достаточно было того, что он сгорал от ревности к тому, что его ненавистный соперник вот-вот сотворит чудо. Все свои силы Чжу-бу направил на то, чтобы никакого, даже самого маленького, не было. И никакого землетрясения не произошло.