– Тьфу! Чтоб у тебя, это, язык узлом закрутился! – выругался Буффин. Скабби, не обращая на его слова внимания, похлопал ладонью по брюкве:
– Забирайся, парнишка! Ты легкий, лошадь свезет, а ногам тоже отдых нужен. Только каблуками не подави, загниет.
Гай, благодарно сопя, залез на телегу и уселся на краешке.
– Брюквы хочешь?
– Нет, спасибо…
– А зачем в город-то? – спросил Скабби, отрезав себе желтый сочный ломоть брюквы и громко им захрустев.
Вблизи Гай рассмотрел, что крестьянин не настолько уж и старше его – ну, лет на пять. Белоголовый, короткобородый, в старом чешуйчатом нагруднике поверх заплатанной грубой рубахи. На брюкве подле правой руки Скабби покоился увесистый боевой топор, а дольки он отрезал большим кинжалом.
– Работать, почтенный Скабби.
– Ну, такой прямо и почтенный, – засмеялся Скабби. – Ты это для настоящих почтенных оставь, а я – просто Скабби. Если хочешь, Скабби Стрекотун.
– Потому говорит он, это, много, – вставил мрачный Буффин.
– А я – Гай, – представился Гай. – Писец.
– Писец? – удивился Скабби. – Где ж ты научился?
– Монахи научили. Я три года в Обители Трех Богов жил.
– Хорошее дело, – похвалил Скабби. – В Диле писцы всегда нужны. И по-каковски умеешь?
– По-нашему, само собой, потом по-авальдски, подвеннски, западное наречие знаю… Изящным почерком могу, простым, летописным… – перечислял Гай, поудобнее усаживаясь на жесткой брюкве.
– Э, да ты мастер, парень! – произнес Скабби уважительно. – Ты, как в город приедем, сразу иди в Гильдию Писцов. Это на Старой площади, спросишь у людей, тебе покажут. Там тебя проверят и определят к делу. А без Гильдии можешь на неприятности нарваться…
– Спасибо, почт… Скабби.
– Да ну…
Дальше они ехали молча, и Гай успел задремать под скрип колес, перемалывающих дорожный песок. Очнулся он оттого, что Скабби тряс его за плечо:
– Приехали! Слышишь? Приехали! Город уже! Дил!
Гай открыл глаза и увидел прямо перед собой уходящую в небесную высь стену, сложенную из обомшелого красного камня. Слева в стене имелись окованные железными полосами ворота, а из бойницы над ними кто-то унылым голосом втолковывал столпившимся внизу путникам:
– …И не стану я вам ворот отпирать, и не просите… Вот придет время, и начальник придет, тогда откроем, честь по чести… А сейчас рано, не положено… Мало кто там у ворот топчется… Бумаги небось не у всех есть, знаю я вас…
– Да мы тебе все бумаги покажем и заплатим, чего надо! – кричал кряжистый купец в расшитой золотыми узорами маскаланской куртке, – Что ж нам тут под стенкой сидеть, как собакам худым?! Я человек уважаемый!
– Вот придет начальник, тогда будем смотреть, какой ты есть уважаемый, – скучно отвечал невидимый стражник, – а пока посидите… Не так и долго осталось… Вон и солнышко уже всходит…
Действительно, солнце уже позолотило древесные вершины подступавшего к городу леса. Купец плюнул и, бормоча себе под нос не то ругательства, не то молитвы, побрел к своей повозке – большой, о шести колесах. Возле повозки стояли охранники купца, негромко переговариваясь и передавая по кругу фляги.
– У тебя бумаги есть? – спросил вполголоса Скабби.
– Есть, а что?
– А то, что если нету, тогда надо деньги платить. Без бумаг тебя вроде как в город пускать не должны, но потому как бумаг много у кого нету, то их выписывают при входе – как бы временно. А стоит это один ульт.
– Да есть у меня бумаги. Из Обители.
– Тогда хорошо.
Гай поудобнее улегся на брюкве и собрался было еще подремать, но ворота вдруг душераздирающе заскрипели и поползли вверх. За ними обнаружилась толстая металлическая решетка, покрытая острыми шипами. В решетке открылась незаметная дверца, из нее высунулся мордастый стражник в круглом помятом шлеме и заорал:
– В очередь становись, в очередь! Бумаги сразу в руке держите, чтобы не копаться! Кто с телегами и скарбом – потом, поклажу отдельно проверять будем, чтобы чего недозволенного не обнаружилось!
Собравшиеся у ворот возроптали, но тут же принялись строиться в очередь. Шустрый Гай проскочил в самое начало и оказался четвертым, между сумрачным паломником в ржавых веригах и деловитым толстым монахом. От монаха попахивало вином и ветчиной, от паломника – сырой ржавчиной и дегтярной мазью против блох.
Гай сунул руку в потайной карман на поясе и вытащил рекомендацию из Обители.
Сразу за решеткой под аркой помещался грубо сколоченный стол, за которым сидел начальник охраны ворот. Он брезгливо смотрел на подходивших, так же брезгливо брал их бумаги и не менее брезгливо задавал вопросы. Видно было, что намедни начальник крепко напился и сейчас думал скорее о холодном свежем пиве и острой мясной закуске, нежели о служебных надобностях.
У паломника бумаг не оказалось, и охранник направил его в маленькую комнату для получения таковых. Следующим был Гай.
– Тэк-с… – промямлил начальник охраны, разворачивая бумагу. – Писано в Святой Обители Трех Богов… Отец Абак… Гай… Ты, что ли, Гай?
– Я, почтенный.
– Ишь… – Начальник поморгал красными с перепоя глазами и продолжил чтение. – Писец, значит… А лет тебе сколько, писец?
– Четырнадцать, – сказал Гай.
– Мгм… Ну иди, писец… – начальник вернул ему рекомендацию и обратился к монаху, тут же что-то хлопотливо забормотавшему.
Гай прошел через арку и оказался в городе.
ТИЛЬТ. НОЧНЫЕ ГОСТИ
Тильту было пятнадцать лет, когда у него отобрали мир.
Он работал тогда у одного торговца, вел счетные книги, писал договоры и деловые письма. Торговец был неплохим человеком, хорошо платил, любил поговорить о жизни, о вине и о женщинах, с уважением относился к помощнику-грамотею. Иногда, правда, напившись, становился буйным и мог ни за что ни про что надавать тумаков, но зато, протрезвев, извинялся, искренне каялся, называя почтенным мастером, и на протяжении нескольких дней платил за работу вдвое больше обычного.
В тот вечер хозяин пришел не один. Три незнакомых человека, пригнувшись, перешагнули порог, остановились у двери, сложив руки на животах, широко расставив ноги. Не были они похожи на обычных клиентов, и Тильт встревожился.
– Собирайся, – сказал хозяин, стараясь не смотреть ему в глаза.
На улице было уже темно, подвывал в печной трубе ветер, от черных окон веяло сквозняком – осень заканчивалась, близилась зима.
– Так поздно ведь, – неуверенно сказал Тильт. – Куда ж собираться-то?
– Дело есть одно… – хозяин глянул на него и сразу отвел взгляд. – Срочное дело…
Тильту случалось работать и ночью. Всякое бывало. Но эти безликие незнакомцы, вставшие в полумраке возле двери, пугали.
И ветер выл, словно специально жуть нагонял.
И шевелились тени на стенах.
– Может, до утра отложим?
– Сейчас надо, – развел руками хозяин. – Собирайся.
– Собирайся, почтенный мастер, – подтвердил один из гостей. Голос его звучал глухо, словно не в человеческой глотке рождался, а в печной трубе.
Тильт посмотрел на говорившего, надеясь разглядеть его лицо, пытаясь увидеть его глаза.
– В три раза больше заплачу, – торопливо пообещал хозяин. – Неотложное дело, срочное. И пустяковое – переписать надо кое-что…
Тильт закрыл книгу, нарочито медленно ее отодвинул, вздохнул тяжело:
– Что с собой взять?
– Ничего не надо, – вместо хозяина ответил глухоголосый незнакомец. – У нас все есть. Оденься только потеплей, почтенный мастер.
Тильт не считал себя мастером, хотя, конечно, учителя у него были хорошие, да и ученик из него вышел неплохой. А почтенным он уж точно не был. Не дорос. Тем не менее такое обращение ему льстило.
И чего он испугался? Люди как люди, пришлые, чужие – ну так что с того?
– Далеко ли идти? – поинтересовался он.
– Идти не придется, – ответил незнакомец. – Довезем…
Одевался Тильт медленно – не хотелось ему на ночь глядя покидать теплый дом, привычное место возле натопленной печи, стул с мягкой подушечкой, с удобной выгнутой спинкой, стол с книгами, с письменными принадлежностями, со свечами в глиняном подсвечнике. Сколько он здесь прожил? Чужой дом незаметно стал родным, отведенный угол превратился в уютный мирок.