Приветствовав созванное в честь его прибытия торжественное собрание, Апостол Павел, вероятно, тут же передал привезенное им пособие, которое собрал для иерусалимской Церкви по церквам из язычников, как выражение братской любви и общения церквей, и затем рассказал подробно все, что Бог сделал его служением среди язычников. Выслушав его, они прославили Бога, но не скрыли от него то, что христианские общины из обращенных иудеев, все чрезвычайно ревностные к закону, питают против него предубеждение, основанные на ложных слухах, будто он стремится развратить иудеев рассеяния, проповедуя отмену обрезания и других обрядов Моисеева закона. Очевидно слухи эти распространяли все те же противники Павловы, которые смущали церковь Антиохийскую и Иерусалимскую, требуя даже для язычников, обращающихся ко Христу, обрезания и соблюдения всего Моисеева закона. Пущенное в народ в этом виде обвинение против Павла было явной клеветой. Из всего его учения, как оно раскрыто в его посланиях, видно, что святой Павел учил лишь той истине, что спасение во Христе не обусловливается обрезанием и соблюдением обрядового уложения Моисеева закона, а лишь верой во Христа: главное это — вера в Спасителя, а закон Моисеев — дело несущественное для христианина: исполняй его, если хочешь, но в деле спасения надейся на Христа. Мы видели, что Апостол Павел сам обрезал своего сотрудника Тимофея: следовательно, нельзя смотреть на него, как на врага Моисеева закона, каким его хотели представить.
Дабы уничтожить это предубеждение против Павла и изобличить клевету, иерусалимские пресвитеры посоветовали ему всенародно показать свое уважение к Моисееву закону — очиститься в храме вместе с четырьмя человеками, имеющими на себе обет, и заплатить вместо них за жертву, которую они по закону должны принести во храме по случаю окончания их обета. Присоединясь к этим четырем бедным людям, давая сам тот же обет на время, которое должно им еще продолжить, и взяв на себя издержки за них, Павел совершил бы такое доброе дело, которое было бы наглядным изобличением клеветы. Из острижения головы для снятия обета видно, что это был обет добровольного на время (а не пожизненного) назорейства, согласно Числ. гл. 6. Отсюда видно, что в среде иерусалимского христианского общества соблюдались обрядовые предписания Моисеева закона, ибо об этих 4-х сказано было: «есть у нас». Тут же советовавшие напоминают Павлу, что постановление апостольского собора об уверовавших язычниках остается во всей своей силе, а их совет есть лишь ничто иное, как акт мудрой предусмотрительности и снисхождения к немощам братий из Иудеев. Совет этот нисколько не противоречил учению Павла, а потому он немедленно согласился. Присоединившись к четырем бедным назореям, он совершил с ними все, что требовалось по закону, заявив священнику в храме о своем соучастии в исполнении обета и о своем желании принести должное за каждого по исполнении 7 дней очищения.
Эти 7 дней еще не успели окончиться, как произошло возмущение против Павла, приведшее его к узам. Павла увидели в храме Асийские иудеи из Ефеса и его окрестностей, видимо, пришедшие в Иерусалим на праздник Пятидесятницы, и исполнились ярости, а вместе с тем и радости, что представился такой удобный случай нанести решаюший удар своему врагу, каковым они считали Павла, надеясь, что он и смерть свою здесь найдет. И им действительно удалось возмутить «весь народ» криком, что «этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и эллинов ввел в храм и осквернил святое место сие». Поводом к последнему обвинению было то, что они за некоторое время до того, как Павел вошел в храм, видели его на улице вместе с Трофимом Ефесянином. Язычникам запрещалось входить во двор израильтян, и присутствие там язычника считалось осквернением святого места.
Если первое из этих обвинений было клеветой, основывавшейся хотя отчасти на недоразумении или неразумии обвинителей, то второе обвинение было уже явной клеветой, в которой ложное подозрение выставлялось, как действительный факт. Такими тяжкими обвинениями они привели в движение «весь город». Мятежная толпа, схватив Павла, повлекла его вон из храма, то есть из двора израильтян, и тотчас заперты были двери, чтобы не осквернить святого места смертоубийством. Никогда еще святой Павел не находился в столь опасном для жизни положении. Но в тот момент, когда всякая надежда на спасение казалась уже потерянной, неожиданно пришла помощь: Клавдий Лисий, комендант римского отряда войск, который помещался в так называемой Антониевой крепости, господствовавшей над храмом на северо-западе, был извещен, что Иерусалим возмутился. Тотчас же он с воинами и сотниками устремился на место возмущения, и мятежная толпа, при виде римского тысяченачальника, испугавшись кровавой расправы за возмущение, перестала бить Павла. Заметив против кого было направлено возмущение, тысяченачальник приблизился к Павлу, велел его сковать цепями и стал спрашивать, кто он и что сделал. По причине смятения, так как одни кричали одно, а другие — другое, он, как и всегда бывает в подобных случаях, не мог узнать ничего верного, а потому велел отвести Павла в помещение крепости. Это было нелегко сделать из-за теснившегося народа, громко требовавшего смерти Павла, так что, когда они подошли к ступеням лестницы, ведущей в крепость, воинам пришлось нести Павла на руках. Прежде, нежели ворота крепости затворились, Павлу захотелось сказать речь этому, так несправедливо поступившему с ним народу, и он обратился за позволением к тысяченачальнику. Обратился он к начальнику по-гречески, что удивило того и показало ему ошибочность его первоначального предположения, что Павел — одно лицо с известным в то время возмутителем-египтянином. Вероятно, тысяченачальник имел сведения, что тот египтянин по-гречески не говорил. Это был чародей, выдававший себя за пророка и имевший много приверженцев, называвшихся «сикариями» от «сикариус», что значит тайный убийца, вооруженный кинжалом. Этот фанатик привел своих приверженцев из иудейской пустыни на Елеонскую гору, уверяя их, что стены иерусалимские падут перед ними, как пали некогда стены Иерихона, причем обещал уничтожить власть римлян и провозгласить царство Мессии. Прокуратор Феликс рассеял эту шайку, перебив 400 человек и 200 взяв в плен, но сам египтянин успел скрыться. Тысяченачальник, вероятно, подумал, что Павел — это возвратившийся египтянин, который пытается поднять новое возмущение, но из греческой речи Павла понял свою ошибку. Павел объяснил, что он происходил из не безызвестного Киликийского города Тарса, является природным иудеем и просил разрешения говорить к народу. Тысяченачальник позволил и Павел, дав знак рукой, стоя на лестнице, начал говорить, при установившейся тишине, на еврейском, то есть на тогдашнем сиро-халдейском, языке.
Глава двадцать вторая
Речь Апостола Павла к народу
(22:1-21)
«Мужи братия и отцы», начал Павел. «Мужи братия» — это обращение ко всем собравшимся; «отцы» — почтительное обращение к высшим по положению и старшим по летам.
«Выслушайте теперь мое оправдание перед вами» — выслушайте мое оправдание против обвинений, возведенных на меня некоторыми из вас — малоазийскими иудеями. Когда услышали, что он говорит по-еврейски, то удвоили тишину и спокойствие. Павел подробно рассказал о своем происхождении и воспитании, дабы показать, что он — подлинный иудей и ревнитель закона. Он рассказал, что был воспитан во всей строгости Моисеева закона «при ногах» знаменитейшего фарисейского учителя Гамалиила и со всей страстностью («даже до смерти» — сколько было сил) преследовал христиан («сей путь», то есть: последователей сего пути), что может засвидетельствовать и первосвященник, который тогда был еще жив, хотя и смещен с должности, и старейшины. Затем Павел рассказал, как он был обращен ко Христу на пути в Дамаск. Рассказ этот совершенно сходен с рассказом Дееписателя в 9 гл. 3-8 ст. Лишь немногие особенные черты события выставляет здесь Павел. Так он отмечает, что яркий свет с неба осиял его «около полудня» — явление чрезвычайное, явно чудесное, что Господь назвал себя не просто «Иисусом», но: «Иисусом Назореем», что бывшие с ним «свет видели, но голоса не слыхали»: следовательно, это не обман, не субъективная галлюцинация Павла. В том, что они голоса не слыхали, нет противоречия с повествованием Дееписателя, ибо это надо понимать так, что они, хотя слышали звук голоса, но не понимали, что говорится. Из двух повествований создается цельная, более полная картина: откровение было только одному Павлу, а спутники его видели и слышали только, так сказать, отблеск и отголосок этого откровения. Далее святой Павел поведал о своем чудесном прозрении и крещении от Анании, причем подчеркнул, что Анания был «муж благочестивый по закону, одобряемый всеми Иудеями, живущими в Дамаске», то есть не какой-нибудь неизвестный человек, а одобряемый всеми Иудеями, как ревнитель закона.