Дина бросилась к окну.
Во фьорд вошло черное судно. С шумом крутилось красное колесо. Судно было похоже на невиданную кухонную плиту, в которой никелированные и медные части, труба и бак для воды были увеличены до невероятных размеров. Плита скользила по фьорду.
Должно быть, в этой плывущей плите бушевало пламя. Она кипела, шипела и могла взорваться в любую минуту.
Дина распахнула окно и, полуголая, свесилась вниз. Как будто, кроме нее, на земном шаре никого не существовало.
Кое-кто, конечно, заметил в окне полуголую молодую хозяйку. Вид обнаженного тела потряс людей даже на большом расстоянии.
Фантазия действовала как увеличительное стекло. Она показала им каждую пору на коже этой далекой женщины. Дина как бы приблизилась к ним. И наконец завладела умом каждого, кто ее видел. Пароход их больше не интересовал.
Иаков был в саду. Он тоже увидел Дину. Ощутил ее запах, долетевший до него сквозь солнце, ветер и тихий шорох молодой листвы. От дразнящих мурашек, пробежавших по всему телу, и беспомощного изумления Иакову стало трудно дышать.
Нильс вместе с приказчиком из лавки поплыли на лодке к пароходу, чтобы принять там товар. Нильс запрещал лодкам с соседних усадеб «мешать движению», как он выражался. Другое дело, если движению мешал он сам.
Поэтому, когда пароход прибывал в Рейнснес, там бывало меньше переполоха и веселья, чем в других местах.
Иаков не вмешивался в отношения Нильса с молодежью из соседних усадеб и арендаторских хозяйств. Он понимал, что запрет Нильса плавать на лодках по фьорду в день прибытия парохода способствовал тому, что люди собирались на причалах Рейнснеса и в лавке, чтобы узнать, кто прибыл с пароходом и что на нем привезли. А это обеспечивало Рейнснесу и рабочую силу, и лишний доход.
В тот день сгружать было почти нечего — несколько мешков сахара для лавки да два ящика с книгами для матушки Карен. Последним по трапу спустился странный человек, который вознамерился стоять в лодке, словно на полу в гостиной. На секунду лодка угрожающе накренилась.
Однако Нильс внушил приезжему, что он должен сесть, — иначе им не доставить сахар на берег сухим.
Человек оказался орнитологом из Лондона, которому рекомендовали посетить Рейнснес.
— Пароход как будто выплюнул этих людей, правда? — удивленно сказала Дина.
Матушка Карен поднялась в залу, чтобы ускорить одевание Дины, — ей следовало спуститься вниз и встретить гостя.
— Иаков, наверное, говорил тебе, что мы держим постоялый двор? — терпеливо спросила матушка Карен.
— Мы с Иаковом не говорим о таких вещах. Матушка Карен вздохнула, она поняла, что Дина еще не готова для своей роли.
— После обеда ты могла бы сыграть что-нибудь для этого английского профессора, — сказала она.
— Может быть, — равнодушно бросила Дина, пытаясь застегнуть пуговицы на платье.
Матушка Карен хотела помочь ей. Но Дина отпрянула, словно в нее бросили горящую головешку.
— Нам надо с тобой договориться и разделить обязанности по дому, — сказала матушка Карен, не позволив себе заметить движение Дины.
— Какие еще обязанности?
— Ну, это зависит от того, что ты делала дома.
— Я помогала Фоме в конюшне.
— Ну а по дому?
— Там заправляла Дагни. Они помолчали.
— Хочешь сказать, что тебя не учили вести хозяйство? — Матушка Карен попыталась скрыть свою тревогу.
— Нет, у нас для этого было много народу. Матушка Карен потерла лоб и направилась к двери.
— Тогда, милая Дина, начнем с малого, — дружелюбно сказала она.
— С чего же?
— Ты будешь играть для гостей. Умение играть на каком-нибудь инструменте — великий дар.
Дина быстро снова подошла к окну.
— Пароход часто сюда приходит? — спросила она, глядя вслед удалявшемуся черному дыму.
— Не очень, каждую третью неделю, примерно так. В летнюю пору он ходит регулярно.
— Я хочу съездить на нем куда-нибудь! — сказала Дина.
— Сперва тебе следует научиться вести дом и исполнять обязанности хозяйки, а уж потом можно ездить и на пароходе! — Голос матушки Карен звучал уже не так мягко.
— Я буду делать то, что мне хочется! — заявила Дина и закрыла окно.
Матушка Карен застыла в дверях.
Зрачки у нее сузились.
Так с ней не разговаривал еще никто. Но у нее был богатый жизненный опыт, и она промолчала.
Между старой и молодой женщинами был заключен своего рода договор — после обеда Дина играла на виолончели для гостя и всех обитателей дома.
Матушка Карен объявила, что они собираются купить пианино. Дина сможет развивать свой талант в Рейнснесе не хуже, чем в усадьбе у ленсмана.
Нильс поднял голову и сказал, что такой инструмент стоит целое состояние.
— Карбасы тоже, — невозмутимо заметила матушка Карен и повернулась к гостю, чтобы перевести ему на английский последнюю реплику.
На англичанина произвели большое впечатление и цены на карбасы, и Динина музыка.
Юхан бродил по саду со своими книгами, перетянутыми ремешком. В теплые дни он читал и мечтал в беседке. Дину Юхан боялся пуще чумы.
Он унаследовал от Ингеборг узкое лицо. А также квадратный подбородок и цвет глаз, менявшийся в зависимости от цвета неба и моря. У него были гладкие темные волосы, темные, как у Иакова, и гладкие, как у Ингеборг. Он был худой, походка у него была расхлябанная, и он хорошо рисовал.
— У Юхана самое главное — голова, — говорил Иаков о сыне с нескрываемой гордостью.
У молодого человека не было никаких желаний, кроме одного — стать пастором. Он не разделял интереса отца к женщинам и карбасам. Его раздражало, что в доме всегда полно людей, которые то приезжают, то уезжают, они не делали ничего полезного, а только пили, ели и курили.
Все их знания легко умещались в маленьком чемоданчике или кожаном саквояже. Юхан глубоко и бесповоротно презирал этих людей, их поведение, манеру одеваться и вести себя.
Дина была для него символом шлюхи. Он кое — что читал про шлюх, но никогда не общался с ними. Эта бесстыдная Дина выставила его отца в смешном свете и надругалась над памятью матери.
Первый раз Юхан увидел Дину на этой позорной свадьбе. Теперь он, встречаясь глазами с людьми, неизменно думал: знают ли они, помнят ли они?..
И хотя он твердо знал, что представляет собой его мачеха, он иногда просыпался по ночам в странном темном томлении. Потом он восстанавливал в памяти свои сны. Он ехал на какой-то темной лошади. Сны каждый раз немного менялись, но заканчивались все они одинаково: лошадь откидывала назад свою большую голову и ее морда превращалась в мрачное, упрямое лицо Дины, а грива — в ее непослушные темные волосы.
Юхану становилось стыдно, и он долго лежал без сна. Потом вставал, умывался холодной водой, которую медленно наливал из фаянсового кувшина в девственно белый таз с голубой каймой.
Он старательно вытирался прохладным льняным полотенцем и чувствовал себя спасенным. До следующего сна.
Обязанности молодого супруга отнимали у Иакова все время. Он не показывался ни на причалах, ни в лавке, ни в трактире. Он пил с Диной вино или играл с нею в домино и в шахматы!
Сперва все только посмеивались и качали головами. Потом усадьбу охватила некоторая тревога.
Первой забеспокоилась матушка Карен, а дальше уже тревога побежала словно лесной пожар.
Да что он, с ума сошел, что ли? Может, он больше вообще не собирается честно трудиться? Так и будет тратить всю свою энергию и время на исполнение супружеских обязанностей в кровати с пологом?
Матушка Карен призывала Иакова опомниться. Не поднимая глаз, но твердым голосом. Или он хочет, чтобы все его дело пошло насмарку? Он ведет себя еще хуже, чем после скоропостижной кончины Ингеборг. Тогда он сидел в трактире или ходил на карбасе вдоль побережья. Но то, что он делает сейчас, гораздо хуже. Он выставляет себя на посмешище перед всей округой! Ведь над ним потешаются!