Про ниночку
Все случилось утром между девятью и десятью, у маленького панельного дома на улице N. На ветку сирени, третью от верхушки, уселся упитанный воробей. Уселся, чирикнул, да и расслабился. Если бы воробей расслабился на пятой, седьмой или даже четвертой ветке, истории бы не получилось. Но это была исключительно вредная птица, и оттого акт дефекации произошел именно на третьей ветке и ни сучком ниже. Клейкая струйка птичьего дерьма довольно долго скатывалась по листьям и наконец остановилась на одном из них — том самом, что упирался в окно второго этажа панельной многоэтажки. Под тяжестью отходов птичьего желудка лист согнулся, и тоненький лучик солнечного света ворвался в спальню, спрыгнул с подоконника, пробежал к кровати и остановился на Нинином носу.
Нина проснулась, зевнула от души, посмотрела в висящее напротив зеркало и ужаснулась.
— Ох! А у меня нос! — вот как ужаснулась она. — Ну надо же!
И действительно, в этом утреннем и таком прицельном солнце выходило, что у Нины — нос, и не просто нос, а нечто выдающееся и некоторым образом случайное — так это, приляпали, чтоб было в наличии.
— Ну ни фига себе приляпали! — удивилась Нина и встала с кровати, чтобы рассмотреть нос получше.
Невзирая на то что беспощадный луч остался на подушке, нос проследовал за Нининым лицом точно так же, как Бобик за ливерной. И хотя это был уже самый обычный нос — чуть курносый, немного веснушчатый и без прыщиков, Нина была неумолима. Так уж устроены женщины, что пережитый ужас накрепко впечатывается в их память наряду с рецептом пирога и датой выдачи аванса у мужа.
«Как флюгер на мэрии», — подумала она, застегивая платье.
«Гаже, чем у Сидоровой», — показалось ей в ванной.
«С этим неприлично жить», — заключила она перед трюмо, завершая макияж.
— Колинька, а когда у тебя аванс?
Муж Нины, Николай Петрович, хоть был не глух и не слеп и уж тем более не состоял на учете в психоневрологическом диспансере, вмиг приобретал все эти качества, едва речь заходила о финансах. Поэтому в первый раз он ответил очень односложно.
— Чиво? — спросил Коленька и зевнул.
— Коленька, ты что, глухой? — удивилась ученая Ниночка. — Я же тебе говорю: аванс когда?
— А зачем? — спросил Коленька и зевнул еще раз.
Пересчитав Коленькины коронки, Ниночка окончательно обиделась.
— Затем что ты жлоб, — ответила ему она. — У меня нос большой, и вообще!
В то утро Николай Петрович был слишком сонный, а оттого совершенно не заметил воронов, кружащихся над его головой: вместо того чтобы объяснить Ниночке, что никакого «носа» у нее нет, тем самым сохраняя семейные отношения и финансы, он зевнул в третий раз и изрек страшное.
— И что теперь? — сказал Коленька.
— Значит, и ты заметил, что большой! — удовлетворенно вздохнула Ниночка. — А теперь только ринопластика!
Еще через две минуты выяснилось, что у Нины не одна беда, а целых две. Коленька не только не захотел давать денег на «какую-то уринопластику», но и вовсе даже обозвал ее дурой и бездельницей. Конечно же, Ниночка, не осталась в долгу и тут же напомнила Коле, что он такое же черствое мурло, как и его папа, но это не принесло ей должного удовлетворения. Как только за Колей закрылась дверь, Ниночка осталась с носом, причем как в переносном, так и в непосредственном — прямом — смысле. Делать было нечего: наплакавшись от души, Ниночка принялась звонить Сидоровой.
— Знаешь, Лидочка, мало того, что он сказал, будто у меня большой нос, так еще и не дал денег на ринопластику!
— Что, прямо так и сказал?! — ужаснулась Сидорова.
— Ну, не совсем так, — вздохнула Ниночка, — но что-то вроде того. Да еще и дурой назвал, можешь себе представить?
— Вот ведь сволочь, — представила себе Сидорова. — И что теперь?
Услышав этот нехороший вопрос во второй раз, Ниночка всхлипнула.
— Не знаю, — честно ответила она. — Вот правда, не знаю. Веришь?
— Верю, — посочувствовала Сидорова. — Может, сесть на диету?
— Какая диета?! — взвыла Ниночка. — Во-первых, с меня и так штаны сваливаются — я тут из любопытства свой школьный костюм примерила… А во-вторых, он ведь еще больше будет вытарчивать, нос-то!
— Да, беда, — согласилась Сидорова.
— Беда, — выдохнула Ниночка.
— Прям совсем беда, — еще раз посочувствовала Сидорова и тоже зачем-то всхлипнула.