Приходил момент, когда одного из нас, детей, забирали утром на работу. На этом заканчивалось детство. Вместо ребёнка, ушедшего в рабочую юность, появлялся старик или старушка, которые уже не могли работать. Они садились у забора утром и возвращались в свою постель поздно вечером. Если им давали еду - они ели. Если нет - просто сидели, глядя в одну точку, иногда нашёптывая молитву, иногда молча. Они готовились к приходу смерти. По сути они уже были мёртвыми. Просто их тела не понимали этого и по инерции продолжали дышать, открывать глаза, произносить молитвы...
Однажды пришли и за мной. Утром меня разбудил управляющий и приказал быстро встать и одеться. Следуя за взрослыми я вышла в ту часть хозяйской усадьбы, где никогда раньше не была. Там тоже бродили уныло павлины, скучали в загонах ослы, мулы, верблюды. Мне посчастливилось получить работу по дому и только иногда убирать за животными. В хозяйских комнатах было много книг. Я стирала с них пыль и мечтала научиться читать. Эти книги казались мне невероятно ценными. Какой - то благоговейный трепет во мне вызывали страницы с буквами или вязью, кожаные переплёты с теснёнными символами. Мне казалось, что великие тайны хранятся на этих полках в переплётах и надписях. И тот, кто читает всё это, овладевает миром.
- И как же ты научилась читать?
- Родители оплатили мне уроки с учителем. Он приходил по выходным и по нескольку часов занимался со мной и другими детьми грамматикой.
- Твои родители? Я не понимаю, как при живых и свободных родителях ты жила «во дворе для рабов» и убирала за скотом? - не скрывая возмущения спросил Амадо.
- Я же сказала, в моём социальном статусе была некоторая неопределённость. То, что для многих - вещи само собой разумеющиеся, для меня было исключено. И наоборот. Однажды я, вслед за учителем, вышла в город, ушла за пределы хозяйского дома и «двора для рабов». Я чуть не задохнулась от пыльного ветра, вони, изобилия мусора вокруг. Тогда я узнала о том, что нас, рабов, никто не охраняет. Мы свободны уйти в любой момент. Но никто не хочет уходить в эту пыль, грязь, картонные сараи-дома... Некоторым рабам в Мавритании живётся гораздо лучше, чем свободным людям. Стать свободным - совершенно просто! Достаточно известить хозяина и получить паспорт в муниципалитете. Мало кто делает это. Да и большинство «освободившихся» возвращаются к хозяевам и продолжают жить на рабских условиях.
- Постой, ты сказала в начале, что твоя мама вскоре после твоего рождения уехала в Европу. Почему она не взяла тебя с собой?
- Потому, что в Европе, то есть во Франции, она чувствовала себя ещё больше рабыней, чем в Мавритании. Отец привёз в первый раз маму с собой затем, что бы обвенчаться, то есть - узаконить моё предстоящее появление на свет. Христианская церковь, служению коей отец посвятил большую часть своей жизни и которой передал в качестве пожертвования большую часть состояния семьи, отказала в снятии обета безбрачия. Отец был лишён Мисси с сохранением сана. Мама долго не могла приспособиться к условиям европейской жизни. Она винила себя за то, что произошло с папой. Ко всему добавлялось и отношение окружающих, к конкретному человеку приписывающих все истории отношений между Францией и арабским миром.
Папа, в свою очередь, чувствовал себя причиной всех проблем мамы. Вступить в брак в Мавритании им тоже не удалось, поскольку Ислам там проповедуется на уровне государства. Единственное, что успел папа до момента своей депортации, так это выкупить маму у хозяина. На родине она стала социально свободной, полноценной гражданкой. С точки зрения Ислама - неверной, или как то так.
После моего рождения мама вернулась во Францию, поступила на учёбу и службу, то есть - нашла таки работу. Не для того, что бы зарабатывать, а для того, что бы их отношения с папой не вызывали каких - либо толков. Подробностей я не знаю. Мама писала мне. Многое рассказывала в письмах, но не разу не вспомнила об отце. Даже намёком. Видимо, почта проверялась. Свобода слова и совести в этом мире - понятия очень относительные. После смерти папы я узнала о том, что он болел и мама помогала ему, как могла, справляться со смертельным недугом.
Всё своё имущество, кроме библиотеки, папа завещал мне. Книги перевезли в Мавританию, где мама сейчас организовала школу и учит детей и взрослых. На содержание я посылаю ей часть своего пособия - я стану полноправной наследницей только по наступлению 21- о года. Моё обучение, пребывание здесь, в Барселоне, досталось мне по завещанию и полностью оплачивается. Вместе с тем до меня дошли дневники моего отца. В них он каждый день разговаривал со мной. Записывал всё, чем мог бы поделиться в случае, если бы мы жили вместе. Я прочитываю записи каждый день. Утром, вместо молитвы, читаю дневник за один день, как наставление на свой грядущий день.