Хозяин цирка смотрел на Амоса. Паренек сидел на скамеечке для ног. Узнав новость, Амос нервно заерзал и развернул руку ладонью вверх, показывая, что ему не все понятно.
– Не бойся. Ты ничего дурного не сделал, Амос. Из тебя получился самый лучший мальчик-дикарь из всех, кого я знавал. В этом-то и заключается проблема. Еще не понял?
Амос не понимал.
– Ты уже не мальчик. Оставлять тебе эту роль означает не давать тебе возможности развивать другие свои способности. – Пибоди с задумчивым видом разгладил пальцами бороду.
– Я придумал для тебя кое-что особенное. Вот увидишь! Мадам Рыжкова весьма к тебе расположена. Думаю, ей как раз нужен ученик.
Амос немного знал о том, чем занимается мадам Рыжкова. Ее карты рассказывают истории, а люди согласны платить немалые деньги за то, чтобы эти истории послушать. Вот только существовало непреодолимое препятствие: ученик прорицательницы должен разговаривать. Прижав пальцы к губам, Амос отрицательно замотал головой.
Пибоди мягко отнял руку от его рта.
– Ничего страшного. Я долго думал об этом и теперь понимаю ее мотивы. Ты станешь дополнительной приманкой для публики. Нет ничего более таинственного, чем немой предсказатель судьбы… Невысказанное будущее… Вы вместе чудеснейшим образом сработаетесь. Только подумай о прибылях, мой мальчик!
Пибоди хлопнул ладонью по своему маленькому столу. Чернильница звякнула. Ему трудно было не обращать внимания на выражение ужаса, появившееся на лице его протеже.
– Пошли. Перемены – чудесная вещь. Именно благодаря переменам ты оказался здесь, рядом со мной.
Амос скосил взгляд на матрас, на котором спал ночью, не зная, относится ли он к этим самым пресловутым переменам.
– Я тебя не гоню, – заверил его Пибоди. – Приходи сюда ночевать, когда хочешь. Я буду только рад.
В тот день Пибоди записал в журнале: «19 июня 1794 года. Мальчика-дикаря отдал провидице в ученики».
Когда Амос подошел к фургону мадам Рыжковой, старуха распахнула перед ним дверь прежде, чем он в нее постучал. Волосы пожилой женщины были зачесаны назад и повязаны темно-зеленым платком, с узлом на затылке. Старушка радушно улыбалась. Паренек не помнил, чтобы она когда-либо улыбалась. Он озадаченно заморгал.
– Входи, Амос! Я должна тебе многое сегодня показать. Ты и так задержался.
Мадам Рыжкова взмахом руки пригласила его в свой фургон. Большой палец на руке старухи опух и странно искривился. Амоса не на шутку заинтересовало, что же такое с ним случилось, почему он такой скрюченный? Паренек последовал вслед за сгорбленной старушкой в ее логово, отстраняясь от всего того, к чему успел привыкнуть.
Внутри фургон оказался на удивление невзрачным. На стенах висело несколько небольших портретов, писанных маслом. Чернявый, смуглолицый мужчина. Ангельского вида молодая женщина.
– Это моя семья, – перехватив взгляд паренька, пояснила мадам Рыжкова. – Отец, – сказала она и указала пальцем на мужчину с густой бородой. – Братья…
Двое молодых людей смотрели с портретов так же пронзительно, как и их сестра.
– А это Катерина, моя красавица Катя.
Рука старушки метнулась к портрету молодой женщины.
Больше в фургоне не было ничего особо красивого. Мадам Рыжкова спала на твердом матрасе, постеленном поверх дорожного сундука. Амос подумал, что на таком ложе у старухи наверняка ноют все кости.
Словно прочтя его мысли, Рыжкова сказала:
– Прорицательница подобна лезвию кинжала. Избыток удобств притупляет разум. Шелк и шторы я развешиваю для гостей.
Внезапно старуха расхохоталась диким, словно ветер в высокой траве, смехом. От неожиданности Амос едва не подпрыгнул на месте.
– Пибоди слишком любит комфорт. Это очень хорошо, что ты попал ко мне прежде, чем стал ленивым и тупым. А теперь садись и слушай.
Если лицо Пибоди поражало своей упитанностью, то мадам Рыжкова отличалась ужасной худобой. Все ее лицо избороздили глубокие морщины. Прямой острый нос резко загибался на конце, придавая ее внешности нечто птичье. Из-под платка выбивались жесткие, словно металлическая проволока, волосы, они торчали во все стороны. Темно-серые глаза притягивали неким магнетизмом. Такое выражение глаз Амос раньше видел только у животных, точнее у коз, намеревающихся бодаться.
Выдвинув пустой ящик на середину фургона, старушка жестом приказала Амосу сесть рядом с ним прямо на пол. На ящик мадам Рыжкова поставила черную лакированную шкатулку, украшенную рисунками в красных и ярко-оранжевых тонах. Каждый рисунок был обведен золотой краской. Амоса восхитил рисунок птицы в клетке, чей длинный хвост, загибаясь, тянулся куда-то за край шкатулки.