— Да он уже мертв, — ответил Боб Чой. — Его недавние преступления составили приговор, а я — лишь закономерное подтверждение. Ты же знаешь, как это бывает.
Она опять улыбнулась.
— Преступления? Это какие же?
От Боба не укрылось, что старик вполне успешно расшатал дротик и был близок к тому, чтобы освободиться. Ботинок Боба впечатался в раздутый живот, опрокидывая старика обратно в кресло. Даже сквозь кожаную подошву ощущался жар огненных камней, расположенных в глубине брюха. Старик зарычал и что-то произнес на неведомом Бобу языке.
— Три убийства, а может, даже четыре, — спокойно проговорил Боб. — Мужчина, две женщины и ребенок. Вот преступления, которые меня сюда привели. Полагаю, мне и тебя придется убить.
В ответ раздался упоительный серебристый смех.
— Убийства? С какой стати называть это убийством? Вы ведь, небось, свинину едите? И говядину.
Боб Чой закатил глаза.
— Ну вот, опять двадцать пять.
— Вас отдают под суд за смерть этих животных? — спросила мисс Лау. И воздела изящные руки, передернув хрупкими плечиками. — Так почему же нас преследуют за то, что мы тоже кем-то питаемся? Не вижу никакой разницы! Одним человеком больше, одним меньше. Мир велик!
— Мы не свиньи и не коровы, — сказал Боб Чой. — У нас есть право защищаться.
Она выгнула тонкие брови.
— Мы? Ты что, и себя к ним относишь?
— Вообще-то я человек.
— А ты уверен? Ты, вынюхивающий нас посреди кишащего запахами города? Ломающий двери голыми кулаками? Ты без вреда для себя выдерживаешь огненное дыхание, а твоя кожа содержит яд, не позволяющий тебе прикасаться к другим людям. Даже к женщинам — только через перчатки! С такими-то усовершенствованиями ты еще причисляешь себя к роду людскому? Вот уж не сказала бы, — довершила девушка, улыбаясь. — Может, ты и был им когда-то, но теперь… Теперь ты, как и мы, только внешне похож на человека!
Боб Чой скривил губы. На его лице проступила некоторая бледность. Он поудобнее перехватил трость-шпагу.
— Лучше тебе выйти, — проговорил он хрипло. — Пока еще можно. Другого шанса не будет!
Старик в кресле закивал, продолжая сражаться с дротиком.
— Он прав, внучка. Ступай, нечего тебе ввязываться в неприятности. Я тут сам разберусь.
— Ты не единственный, кто способен вынюхивать, — не обращая внимания на слова старика, сказала девушка. — Хочешь, расскажу, чем пахнешь ты сам? Не считая алкоголя, конечно. От тебя просто разит одиночеством. Оно клубится кругом тебя, как облачный пар вокруг горной вершины. Ты же вечно один, а, охотник? — Она вздохнула. — Невеселая судьба, что уж говорить. У меня вот есть дедушка, а у него есть я, и в других местах полным-полно нашей родни, спрятанной от постороннего глаза, так что, даже рассеянные среди людского множества, мы не одиноки. А вот ты…
— Послушай, внучка, неверный тон ты взяла, — раздраженно заметил старик. — Тыкать человека носом в его несчастную жизнь — едва ли не лучший способ рассердить его хуже прежнего. — И шепнул Бобу Чою как бы украдкой: — Так тебе недостает друзей, семьи или любовниц? Все это очень просто устроить. Вытащи дротик и убери свою трость. Я дам тебе сокровища, и ты сможешь купить себе все и всех, кого пожелаешь.
Боб Чой кашлянул, выгоняя из горла комок.
— Замолчите, вы оба!
Девушка рассмеялась.
— А теперь от тебя несет яростью.
— Молчи, говорю!
— Он не уверен в своих силах, — сказал старик. — Иначе он уже убил бы меня. И, внучка, его пистолет разряжен. Слушай же: я благословляю тебя. Когда он нанесет мне удар, обвей его кольцами и задуши, пока он не перезарядил его!
— Да не нанесет он удара, — сказала девушка. Потом спокойно обратилась к Бобу: — По крайней мере, мне так сдается. Ни один охотник не медлил бы, как ты. Сколько бы твои хозяева ни обрабатывали тебя, ты другой. Ты больше склонен задумываться о том, кто ты такой и чем занимаешься.
Боб Чой не ответил. Он смотрел на клинок, приставленный к шее старика.
— Возможно, — продолжала девушка, — ты все еще человек. В некотором роде. Не исключено, что я ошибалась. Кто знает, быть может, невзирая на свои многочисленные… изменения, однажды ты отринешь эту одинокую жизнь и свободным вольешься в уличную толпу. — И она кивнула в сторону окна.
Боб Чой машинально оглянулся туда же… и слишком поздно припомнил, что окно-то выходило в пустой переулок, а вовсе не на многолюдную Брайс-стрит. Напружинивая мышцы рук, он крутанулся обратно, чтобы обнаружить — девушка успела прыгнуть через всю комнату и стояла теперь совсем рядом. И ее гибкая светлокожая ручка уже устремилась ему в лицо. Он ощутил удар когтей, от которого заскрипели его усовершенствованные кости. Пролетев через всю комнату, он ударился о простенок, вынес его спиной и в облаке щепок и штукатурки остановился у кухонного холодильника.