Бум! Бум! Бум!
Раскат за раскатом, все ближе, и каждый порождал в пещере гулкое эхо. Если бы дело происходило в горах, я задумалась бы о приближении грозы. Но мы-то были не в горах, а глубоко под ними.
Бум! Бум! Бум!
Сидр и молоко выплескивались из кружек, стол каждый раз подпрыгивал и приземлялся на добрый дюйм дальше от меня.
— Что, взрывы сегодня? — спросил юный шахтер.
Бригадир посмотрел на карманные часы и покачал головой:
— Нет, сейчас никаких взрывов быть не должно.
— Следует ли предположить?.. — начал тощий.
— Девайкодас! — воскликнул четвертый и перекрестился.
Бесенята так и окаменели, их глаза мигом ушли еще глубже внутрь черепов. Один из них даже выговорил вполне внятно:
— О черт!
И при следующем «бум» они бросились врассыпную, стараясь — и весьма успешно — забиться в трещины бревен. Четыре гладкие ярко-красные задницы все уплощались, болтающиеся ножки становились похожими на куриные лапки и наконец — паф-паф-паф-паф! — полностью исчезли из виду.
Призрачные шахтеры без особых затей растаяли в воздухе. Лишь бригадир чуть-чуть задержался, чтобы вежливо поблагодарить:
— Спасибо за угощение, мисс Элли.
При этом «мисс Элли», в отличие от «спасибо», прозвучало уже издалека.
И вот наконец снаружи утих последний раскат, и я на пределе слуха уловила слабенькое, испуганное попискивание, словно где-то потревожили гнездо с маленькими мышатами. Это визжали от страха цветы в ящиках под окошками.
— Эй, в доме, приветствую! — прозвучал голос, показавшийся мне знакомым.
Припозднившийся гость шагнул через порог, и я зло покосилась на Элли, поняв наконец, почему она так упорно держала рот на замке относительно того, кому предназначался двенадцатый прибор. Пити Уитстроу, зять самого дьявола, был облачен в красную куртку и белые галифе с высокими начищенными сапогами, словно важная шишка из Шарлоттсвилла, выехавшая на псовую охоту. Довольно необычный по тем временам прикид для чернокожего.
— Очень надеюсь, что умершие и проклятые оставили рабочему человеку чем перекусить, ибо, друзья мои, я чертовски проголодался, — сказал Уитстроу. — Нет-нет, только не надо вставать, пожалуйста, сидите себе и кушайте на здоровье, — добавил он, хотя никто из нас даже не двинулся с места. — Перл, ну не дуйся ты так, — сказал он, садясь верхом на скамью рядом со мной. — Нехорошо. Кому-нибудь может прийти идея поцеловать твои надутые губки.
Свой ответ я здесь пересказывать не буду, потому что мне стыдно.
— Какие красочные выражения, — похвалил Уитстроу. — Сразу чувствуется, что с моряками водилась. Кстати, о языке, — позволь дать тебе маленький совет, Перл. Когда находишься в такой близости от владений моего тестя, «Господи спаси и помилуй» совсем не то, что следовало бы произносить.
Всуе упоминать Пити Уитстроу — значит накликать беду, но я знала его долгие годы, с тех еще пор, когда я была моложе Элли Харрел и только обучалась жизни волшебницы. Пити тогда возымел ко мне интерес, и не только от имени своего тестя. Он стал моим первым спутником в путешествиях по стране, и кончилось это, понятное дело, нехорошо, так что я его здорово ненавидела. Но вот он отставил тарелку и принялся врать, повествуя, чем он последнее время занимался и с кем, и я поневоле задумалась, что этот тип, как ни крути, оставался моей единственной ниточкой в детство, в те времена, когда в Чаттануге закрылся Музей десятицентовиков, когда умерла вдова Винчестер и ее особняк в Калифорнии сделали достопримечательностью для туристов, и я в очередной раз пожалела, что Уитстроу был негодяем и подлецом, с которым никакой каши не сваришь.
— Пити, — сказала я.
— Питер, — поправил он.
— Пити, — сказала я, — что там за колечко у тебя на пальце? Совсем новенькое?
На вид это была простенькая железная полоска, почти как хомутик, который сантехник, устанавливая раковину, иной раз надевает на палец, чтобы не потерять.
— Это последнее нововведение, над которым мы бьемся в Старом концерне, — ответил Пити. — Колечко желаний. Смысл в том, что у любого надевшего тотчас исполнятся три желания, и никто ему не будет задавать вопросы.
Я поинтересовалась:
— А в чем подстава?
— Проблема есть, но к технологии она отношения не имеет, — ответил Пити. — Может возникнуть ошибка пользователя. Большинство людей полагают, что желание есть сознательный акт, в то время как обычный человек только и делает, что беспрерывно желает — каждодневно и ежечасно, всю свою жизнь, осознавая это или не осознавая. Вот, к примеру, дамочка только надевает колечко на пальчик, отчаянно переживая, что бы такое в первую очередь загадать, а кольцо уже знает: ей хочется, чтобы в суставе унялась поселившаяся с утра боль, чтобы перестал орать соседский ребенок, а посуда вымылась сама собой. В результате кольцо, едва одолев второй сустав, превращается в простой косный металл, растратив всю свою силу на эти три пожелания, два из которых столь ничтожны, что едва заслуживают упоминания. Зато что касается ребенка — вот беда-то, вот, право, беда… Передай мне, пожалуйста, сидр!
— Можно колечко посмотреть, мистер Уитстроу? — подала голос Элли.
— Конечно!
— И чего же ты хотела бы пожелать, Элли, такого, чего у тебя прямо сейчас нет? — не без некоторой ревности спросил Кайтер Пайк.
Она ответила:
— Я бы пожелала, чтобы здесь оказался мой отец. Чтобы посмотрел, как мы живем, и увидел, как я счастлива. Еще я хотела бы, чтобы сюда попал наш шериф, — вот уж я бы все ему высказала! А третье желание… — И она расхохоталась во весь рот, действительно как мальчишка. — Ну, голубая традесканция мне бы очень кстати пришлась.
— Надень колечко, — сказала я ей.
Все уставились на меня.
— А кто сказал, что эти желания в самом деле исполнятся? — спросила Элли. — Чего доброго, еще натворю дел, как те глупые тетки, о которых рассказывал мистер Уитстроу.
— Я думаю, ты лучше всех других знаешь, что творится у тебя в голове, — сказала я ей. — Смелее вперед!
— Но… — сказал Пити.
— Что «но»? — спросила я, изо всех сил пиная его под столом.
Он сморщился.
— Да нет, ничего. Просто газы в животе, знаете ли.
— Ну ладно, — сказала Элли. Подняла кольцо, повертела, даже посмотрела в него, как в замочную скважину. — Поверим волшебнице! — И она вновь рассмеялась. — Опля!
И надела кольцо.
— Элли! — прокричал голос снаружи.
— Элли Харрел! — прокричал другой.
Мы все дружно ринулись к входной двери — за исключением, конечно, Кайтера Пайка, стремительно вознесшегося по трубе. И увидели, как перед домом отчаянно волтузили один другого Эш Харрел и шериф Стайлс. А под ногами у них расстилалось поле голубых цветов, простиравшееся во все стороны, сколько хватал глаз.
— А ну прекратите! — сбегая по ступенькам, крикнула Элли. — Прекратите, кому сказано!
Шериф к тому времени оказался повержен на землю. Эш Харрел наградил его последним пинком и, пошатываясь, заключил Элли в объятия.
— Моя девочка, моя доченька, — твердил он без конца. — А я уже думал, ты погибла или еще хуже… маленькая моя, родная.
— У меня все в порядке, папа, честное слово!
Тут Эш Харрел посмотрел через ее плечо, и при виде разодетого Пити Уитстроу челюсть у старика натурально упала.
— Блин, а ты еще кто такой? — вырвалось у него.
— Это тебе страшный сон снится, — ответил Пити.
— Где он?! — заорал шериф, и пещера многократно повторила его вопрос.
Во мраке над нашими головами хлопали крылья.
— Если она здесь, значит, ты тоже здесь, поганая ящерица! — Успевший вскочить шериф сжал кулаки и брызгал слюной. — Покажись, трус! Заверши начатое!
Сверху раздался пронзительный вопль, от которого мы все попадали на колени, зажимая уши руками, — все, кроме шерифа. Он пошатнулся, заморгал, в покойницкой улыбке оскалил зубы и бросил:
— Подумаешь!
Сдвинув каблуки, он раскинул руки и стоял так, похожий на пугало в мире, где не было птиц. Нас тряхнуло еще одним криком, а потом наверху словно бы зашумел водопад — это летучие мыши, населявшие пещеру, все разом снялись с мест.