Существует и своего рода путеводитель по творчеству писательницы — «The Outlandish Companion».
Сэмюел Сайкс — автор относительно новый, в недавнем прошлом — выпускник Университета Северной Аризоны. «Гуманный убийца» — его первая заслуживающая упоминания опубликованная работа, которая, как он надеется, станет первой среди многих. Он родился в Финиксе, Аризона, и теперь живет в том же штате, в городе Флэгстафф.
Здесь эти два автора объединили усилия, чтобы описать уникальный и случайный союз весьма различных персонажей, которые обнаруживают, что должны решить одну общую проблему. Если, конечно, у них получится.
— Имя ему — сэр Леонард Саваэль!
Молодая женщина затаила дыхание и с облегчением убедилась, что толпа, по крайней мере на какое-то время, оставила свои дела. Множество глаз было устремлено на нее снизу. Мутных, раздражительных, воспаленных — в той или иной степени.
— И он, без сомнения, — немедля продолжила она, — величайший из непомазанных, являвшихся когда-либо во владения цивилизованных людей!
Толпа задвигалась. Губы, зачастую украшенные бородавками, кривились при упоминании о непомазанных. Женщина откашлялась, прикидывая, как они примут ее следующее заявление.
— И, не считая себя достаточно чистым, чтобы носить булаву, — ей пришлось повысить голос, чтобы быть услышанной среди гула разочарования, — он своим мечом обагрил языческой кровью больше песка, воды либо камня, чем кто-либо иной другим оружием, тупым или острым!
Она увидела, как там и здесь в толпе ей ответили суровыми кивками немолодые мужчины — должно быть, ветераны, — и это вселило в нее надежду. Собрав все силы, она еще повысила голос:
— Ни разу не входил он ни в один Божий храм… — Тут она даже вздрогнула от рассерженного рева толпы и почти прокричала: — Ибо там запеклось столько крови, что он не надеется отмыть от нее обувь свою! — Люди невольно захихикали, и это добавило ей смелости. — Он призывает Имя Божие со всем благочестием, присущим людям рясы и меча, но смирение его столь велико, что ни разу он не отваживался судить ближнего своего.
Если бы толпа была единой личностью, эта личность сейчас подняла бы бровь. Женщина прикусила нижнюю губу: вовсе не такие чувства она рассчитывала возбудить у этих людей. Что ж, сказала она себе, иди до конца! И продолжила ясно и звонко:
— Итак, я призываю вас, дорогие друзья, учесть его суждение! Ибо он столь возвышен и чист, что, услышав, как он свидетельствует о моей невиновности, вы просто не сможете меня и дальше винить!
Капеллан наклонил голову при этих словах. Напудренный парик и обвисшая кожа на лице — не очень-то приятная маска старости. Он покосился на алтарного мальчика-служку. Тот просто глазел на женщину, его глаза ничего не выражали. Наморщив белый лоб, капеллан повернулся к толпе и неспешно проговорил:
— А вы что скажете в ответ на эту страстную мольбу, добрые люди?
Старики в смятении посмотрели на женщин. Те смотрели на них с таким же смятением. Понятно, не на молодых же им было смотреть, принимая такое решение. У молодых мужчин крепкие сердца и умы, осененные Божией благодатью, и они смотрели бы только на нее. Ну, там, могли бы глубокомысленно покивать, заявляя, что дело требует раздумий и обсуждения. А то вовсе присмотрелись бы к ее лицу, столь прекрасному и не отмеченному ни единым шрамом, да и увели бы ее с собой в направлении ближайшей пивнушки.
Она огляделась и сказала себе: ну конечно, молодых мужчин в этой деревне почти не осталось. Вот стариков было множество. Молодые в большинстве своем, скорее всего, покоились на местном кладбище. А те, что оставались в живых, несомненно, отбыли на юг. В этот их ценнейший крестовый поход.
Так что оставались в основном женщины. А кто и когда прислушивался к мнению женщин?
Ну и чему удивляться, что голос и морщинистый кулак возвысил один из стариков.
— СЖЕЧЬ ЕЕ!
— СЖЕЧЬ ЕЕ! — подхватила толпа, включая маленьких детей. — СЖЕЧЬ ВЕДЬМУ!
— Да что же это такое! — отчаянно закричала в ответ Армеция. Будь ее воля, она начала бы швыряться в них вязанками хвороста, сваленными у ног. Наверное, поэтому ее и привязали к столбу. — Я ничего плохого не сделала!
— Не лги! — заорала одна из старух, скрюченная возрастом, словно оплывший свечной огарок. — Ты мою внучку своей черной магией извела!
И в качестве доказательства своих слов вытащила за руку светловолосую девочку и поставила ее перед собой. Та, не столько обозленная, сколько сбитая с толку, таращилась снизу вверх на Армецию. Личико у нее было чистое и гладкое, щеки цвели здоровым румянцем.
— Еще нынче утром она вся в оспинах была! А стоило мне на часок отвернуться — и получаю вот это! — Бабка схватила внучку за щеки и довольно грубо встряхнула. — Вот!!! Гладкие, точно ее попка, когда она только родилась! — И она наставила на Армецию палец, ощеривая остатки желтых зубов. — Ведьма! Язычница!!!
— Да ты в своем уме? Как ты можешь вменять мне в вину, что твоя внучка от болезни вылечилась? — Армеция так стиснула зубы, что они едва не раскрошились. — И с чего ты взяла, что именно я это сделала?
— А ты тут единственная чужестранка, — заявила женщина, протягивая руки к толпе. — Все остальные здесь — истовые верные Господа и Его ордена!
— Все, говоришь? — Не имея возможности указывать связанными руками, Армеция ткнула в ее сторону подбородком. — Ты вот когда последний раз в церкви была? Может, это ты какое колдовство над ней совершила, а теперь валишь все на меня?
У бабки так вытянулась физиономия, что Армеция едва удержалась от улыбки. Ей понадобились еще большие усилия, чтобы сдержать смешок, когда толпа пугливо отшатнулась прочь, а на ретивую обвинительницу обратились подозрительные взгляды.
— Глупости это все, — заворчала та, подбочениваясь.
— Ведовство, моя добрая Эндор, материя более чем серьезная, — проговорил капеллан, поглаживая оба свои подбородка. — Даже исцеление от ужасной болезни оказывается хитростью, призванной скрыть гораздо более страшный ущерб. Если мы допустим даже одну-единственную, — он воздел палец, — невесту дьявола в эту мирную голубятню Господних чад, последствия поразят не только детей.
— Вот и мы так думаем.
Толпа опустила головы. Армеция про себя уподобила их стае кур над горкой зерна, но вслух говорить об этом не стала.
Люди стали дружно осенять себя знаком дубинки, но и Армеция, и все остальные заметили, что добродетельная Эндор совершила святое знамение чуть медленнее других. Армеция мрачно улыбнулась. Толпа грозно нахмурилась.
— Вы много лет меня знаете! — Эндор выпрямилась с видом оскорбленной добродетели, насколько позволили ей обвислые груди и толстые ляжки. — Я вместе с вами в Божием храме молилась! Никакая я не колдунья!
— Все это болтовня! — Теперь уже Армеция расправила плечи, сражаясь с тугими веревками. — Любой знает, до чего искусно невесты дьявола одурманивают добрых людей!
— Это верно, — пробормотал капеллан, устремляя на Эндор настороженный взгляд. — Как и то, что ты не сочла обвинение сколько-нибудь серьезным.
— Да это же она старается добрых людей одурманить!
— Чем? Логикой? Красивыми словами? — Армеция откинулась к столбу и скривила губы. — Не будем забывать о бдительности, друзья! Если она может обвинять меня в ведовстве, уж я-то точно могу обвинить в том же самом ее! — И она пожала плечами с самым бесстрастным видом, какой сумела изобразить. — В конце-то концов, нет надежного способа уличить кого-либо в ведовстве!