Фаррелл скрыл свой шок под ухмылкой.
— Хмм… Тайное общество внутри тайного общества. Оно также покрыто сверхсекретностью?
Лукас фыркнул.
— Маркус хочет встретиться с тобой лично, чтобы обсудить это детальней.
— Я так понимаю, ты тоже входишь в этот внутренний круг.
— Верно.
Сердце начало свой разбег от такой возможности. Очень немногие члены общества когда-либо встречались с Маркусом лично. Этот человек представлял собой сплошной знак вопроса.
— И почему я стал этим последним избранным?
— В частности он видит в тебе тот же потенциал, что видел и в Конноре.
— Подожди, ты утверждаешь, что Коннор… он что, тоже был в круге Маркуса?
— Был. — лицо Лукаса помрачнело и он покачал головой. — Я до сих пор не могу поверить, как так случилось. Я знаю, мы никогда раньше не говорили об этом, ты и я, но я предполагаю, сейчас такое же подходящее время, как и раньше. Ты что-то знал о его проблемах?
— Я знаю наверняка только то, что он стал вести себя по — другому после того, как Малори рассталась с ним.
— Он тяжело переживал ее уход.
— Это еще мягко сказано. — прозвучал краткий ответ Фаррелла. Правда была в том, что он слышал, как Коннор по телефону угрожал своей девушке, с которой провстречался четыре года и говорил ей, что если она не изменит свое решение и не вернется к нему, то он найдет ее, причинит боль. Заставит пожалеть о своем выборе.
Его голос…он был таким холодным, мрачным и одержимым, что у Фаррелла отхлынула кровь.
Это было не похоже на Коннора. Последние пару месяцев его жизни брат начал отдаляться от Фаррелла и Адама. Он стал вести себя так, словно у него был секрет, который он оберегал любой ценой…
Состояла ли эта тайна в том, что Коннор стал частью внутреннего круга Маркуса?
— Когда Маркус хочет встретиться со мной? — спросил Фаррелл.
— Скоро. Я дам тебе знать.
Фаррелл еле слышно выдохнул.
— Надеюсь, я буду в зоне досягаемости в ближайшее время.
Лукас ухмыльнулся на дерзкий комментарий Фаррелла.
— Даже ты прыгнешь, если он так скажет. И я надеюсь, нет нужды предупреждать тебя о том, что ты никому не должен говорить об этом.
Фаррелл провел взглядом по публике общества — некоторые из них являлись самыми богатыми и влиятельными людьми города — все располагались удобно в роскошных креслах из красного бархата и вежливо разговаривали друг с другом, как они делали в начале каждого собрания. У каждого был тот же золотой герб, указывающий, что они принадлежали к этому обществу. Что они также были избраны.
«Сколько из них входит в тайный круг Маркуса?» — удивился Фаррелл.
— Я промолчу. — пообещал он вслух.
Голова шла кругом, и он вернулся на свое место.
— О чем вы говорили? — спросила мать.
Фаррелл махнул рукой.
— Ой, ты же знаешь Лукаса и его проблемы с девушками. Я сказал ему, что он слишком молод для «Виагры». Надеюсь, он прислушался.
— Мы пропустим твою сомнительную попытку пошутить. — ее красные губы сжались. — Говоря о девушках, у одной моей подруги есть дочь и я хочу, чтобы ты встретился с ней.
— Точно, — поднял он бровь, — оказывается, моя мама — сваха.
— Фелисити Ситон — красивая и уравновешенная девушка, ходит в прекрасную школу и родом из образцовой семьи.
— На слух она так ослепительна, что мне потребуются солнечные очки, чтобы встречаться с ней.
— Я устроила ужин для вас в семь часов во вторник вечером в «Scramouche».
Прежде чем он смог опротестовать, огни начали тускнеть и театр погрузился в тишину. Прожектор осветил шторы из парчи, они начали расходиться, открывая фигуру человека. Как и все мужчины здесь, он был одет в строгий смокинг, идеально подчеркивающий его высокую фигуру.
— Это кто? — прошептал Адам Фарреллу.
— Наш известный лидер, Маркус Кинг. — прошептал тот в ответ.
Глаза Адама расширились.
— Серьезно? Это он?
— У- гу.
Маркус Кинг являлся лидером и соучредителем общества Хокспиэ, организации, существовавшей более 60 лет. Человек, который оставался вне зрения публики и который лелеял свою абсолютную приватность, доверяя весьма немногим.
Те, кто видел его в первый раз, всегда реагировали одинаково: неверие сменялось полным благоговением. У Фаррелла тоже были свои ожидания, как у юного посвященного. Он представлял себе мудрого, старого человека, который следил за обществом и его членами зоркими глазами и без чувства юмора.