Адам в замешательстве нахмурил лоб, но сделал, как ему было сказано, опустив пиджак смокинга на пол. Он расстегнул пуговицу на левом запястье и откатил хрустящий белый рукав до локтя.
Маркус взял Адама за запястье и без предупреждения поднес острие золотого кинжала к коже и нажал.
Адам инстинктивно сделал вдох, но не дернулся и не протестовал.
— Знак, который я даю сейчас, — сказал Маркус, — связывает тебя с моим обществом. Он также освободит тебя от любых человеческих хворей, к которым ранее ты был восприимчив. Ни болезней, ни заболеваний все время, которое ты остаешься одним из наших членов. Это мой дар тебе. — он продолжал водить по руке Адама по определенному образцу — круг, или это был треугольник? Фаррелл близко рассматривал, когда тот вырезался на его собственной руке три года назад, но не мог четко сказать, что это был за символ. Память всплывала лишь неясным пятном.
Яркая красная кровь капала на пол сцены. С каждой каплей заряд магии, пульсировавший через собравшихся участников, усиливался. Даже воздух, казалось, мерцал от нее.
Когда все закончилось, Маркус прижал свою руку к ране. Белый свет начал светиться из его ладони, и когда Маркус отошел от Адама, рана практически зажила. Не осталось даже шрама.
— Итак, — сказал Маркус, — теперь ты один из нас.
Адам смотрел на свою руку с изумлением.
— Спасибо.
И снова Фаррелл в своих воспоминаниях вернулся в ночь своего посвящения. Его страх, его тревога. Его сомнения. Тогда он стоял перед всеми, перед Коннором, сидевшим среди публики, наблюдавшим и беспокоящимся, так же, как Фаррелл сейчас переживал за Адама.
Он видел непреклонное лицо брата, созерцавшего казнь всего в нескольких шагах. Его младший брат знал, что сейчас он взял серьезное обязательство перед обществом, посвятившему себя спасению мира от зла. То, что они делают здесь, важно. Необходимо.
Фаррелл уже видел, что скрывается за первой занавесой.
Теперь он был избран увидеть, что скрывается за второй.
Глава 6
Мэддокс
«Я знаю одно. Ты поможешь мне вернуться домой».
Сразу после того, как внезапно появившаяся девушка — дух сказала это, она растворилась в легком ветерке, оставив Мэддокса озираться по сторонам. В замешательстве от всего увиденного и услышанного, он так и стоял в оцепенении, пока Ливиус не рявкнул, что пора покидать поместье лорда Джиллиса.
Облегчение принесла только мысль, что странно одетая девушка была всего лишь плодом его воображения.
Совершенно возможно, что такое видение вызвано тем, что в последнее время Мэддокс не досыпал. Ему практически начали сниться кошмары. Всегда один и тот же — ужасающий опыт первой встречи с духом.
…Призрачное существо двигалось к нему в темноте ночи… и чем ближе оно подходило, тем больше сердце замирало от страха. Мэддокс натягивал одеяло до самого носа, и с ужасом смотрел на то, что так медленно приближалось к нему, освещаемое лишь мерцающей свечой, одиноко стоящей на прикроватном столике.
Черные глаза были такие темные и бездонные, что определенно могли поглотить его душу.
— Помоги мне, — хрипло простонало ужасающее создание.
Мэддокс закричал, он кричал до тех пор, пока дух не улетел от него, но все же успел заметить, что это внезапно появившееся призрачное очертание отображало боль и страдание. Мэддокс продолжал кричать, и дух скрылся в тени. Мама подошла к нему минуту спустя, обняла его маленькое тельце и держала крепко в объятиях, пока, успокаиваясь, он не перестал плакать.
«Ты сильнее, чем любое создание темноты, мой милый мальчик. — шептала она. — Эти обеспокоенные духи… их просто привлекает твоя магия, как бабочек на яркое пламя ночного костра. Но они никогда не навредят тебе. — нежно поцеловав напуганного Мэддокса, тихо добавила. — Я обещаю, никогда, слышишь, никогда».
Он не был уверен, что это правда, но ее обещание и тихий уверенный голос помогали оставаться храбрым.
И уже в неполных двенадцать, Мэддокс узнал, что обладает способностью ловить темные создания, приходившие в ночи, в серебряные шкатулки, которые потом он закапывал глубоко в землю.
— Почему я могу делать это, мама? — спросил он однажды вечером, когда она готовила картошку и рагу из фазана. Фазана принес человек, в которого, как утверждала мать, была влюблена. Сам Ливиус внешне был очень привлекательным и казался полон обаяния, ума и доброты. Этих качеств вполне было достаточно для его матери, красавицы Дамарис Корсо, чтобы пустить его в дом и постель.
— Я не знаю. — постоянно и как-то не совсем уверенно отвечала она, когда бы он ни спросил об этом, неуловимым чутьем он ощущал недоговоренность и еле уловимую фальшь. Ведь сын тонко чувствовал, что она знает что-то, но уворачивается, ловко и постоянно избегает разговоров, отвечая: