Сегодня в художественной галерее Торонто была представлена выставка, посвященная истории фотографии. Она называлась «Свет и тень: Фотографии от 1839 г. до наших дней». Крис подтянула тяжелую сумку на плечо, и медленно брела по когда — то знакомым коридорам и нишам галереи. Она старалась меньше нервничать, сконцентрировавшись на картинах и скульптурах выставленной коллекции, прежде чем пройти в специальные выставочные залы.
Снимки старых фотоаппаратов — намного, пожалуй, намного старше, чем ее проверенный Пентакс — и единственные в своем роде снимки пейзажей, архитектуры и серьезных лиц, позировавших для ранних фотографий, хорошо отвлекали ее мысли.
Крис с удовольствием отметила, что типов моделей, побывавших в руках тогдашних стилистов, визажистов было не так уж много сто лет назад.
— Они не улыбаются, потому что им приходилось сидеть долго, застыв на одном месте в подобных позах. — сказал позади нее знакомый, глубокий голос. — Тяжело так долго улыбаться и выглядеть при этом уникально.
Ее плечи напряглись, но она не обернулась.
— Выглядишь потрясающе, Крисси. — сказал он. — Такая взрослая.
Наконец она оглянулась через плечо. Позади стоял ее отец, выглядя так же, как и в последнюю их встречу. Целых два года. А казалось, что прошло десять. Глаза, обрамленные черными ресницами и так похожие на ее собственные, смотрели на нее, в них сиял знакомый призрачный свет светло-голубых глаз, присущий им обоим. На его губах играла полуулыбка.
— Ничего не скажешь?
— Есть… Много чего. — выдавила она. — Просто пытаюсь обрести голос.
— Написать легче, не так ли?
— Писать всегда легче.
Он был сегодня без очков. Возможно, светлые глаза были от природы слабее, чем темные, и она унаследовала от него плохое зрение, часто размышляла она. С утра Крис была раздражена из-за контактных линз и швырнула их через всю спальню после нескольких неудачных попыток одеть, а потом еще и наступила на них, когда искала. Поэтому сегодня была в очках. Но она не винила линзы. Она винила то, что находилась на грани срыва от беспокойства всю неделю.
— Ну что, поговорим о фотографиях? — предложил он, скрестив руки и изучая снимок напротив них. — Знаешь, как это называется?
Он указал на автопортрет мужчины, смотревшего в объектив. Снимок был напечатан на блестящей поверхности, непохожей на матовую фотобумагу, которую использовала Крис в импровизированной темной комнате, оборудованной в доме, когда ей нужно было проявить пленку.
— Это дагерротип. — сказала она, надвигая очки повыше на нос. Она практически знала ответ, но справа от нее находилась табличка с описанием, которая объясняла все, с которой она и прочитала. — Назван в честь Луиса — Жака — Манде Дагерра, дагерротип — это ранний фотографический процесс, в котором используется светочувствительная серебряная пластина и пары ртути.
— Звучит, будто прилагалось много усилий.
— Слишком много. Интересно, что этот парень подумал бы о цифровиках.
— Возможно, в целом он выглядел бы счастливее.
— Возможно. — она с трудом сглотнула, едва видя впечатляющий снимок перед ней, мало заботясь о том, что она сейчас находится так близко к историческому артефакту по ее любимому предмету.
— Ты все еще носишь смешные футболки. — заметил отец.
Она посмотрела на себя. Ее многочисленная коллекция футболок была для нее просто одеждой, а не сознательной попыткой ежедневно шутить над модой. На той, которую она выбрала случайно сегодня, был нарисован антропоморфический ролл с надписью «Вот как я рулю!»
— Я же модная штучка, что я могу еще сказать? — она прикусила нижнюю губу. — Можем мы пойти в какое — то тихое место и поговорим?
— Конечно. — кивнул он. — Кафе?
Она вспомнила. Обед и десерт в кафе при галерее. Кофе для него, кола для нее. Она всегда выбирала пирог с лаймовой начинкой, потому что верила, что это самый лучший пирог во всей вселенной — и ощущение, как будто ты на каникулах. Пока они ели, они бы обсуждали то, что видели не так давно. Какие картины и фотографии им понравились больше, какие скульптуры более вдохновляющие и наполненные значением. Дни, которые они проводили в галерее, всегда протекали очень быстро.