Суматоха из суматох: Мама Венера раскидала на землю содержимое своего кармана. Куры, сталкиваясь и налезая друг на друга, начали драться за корм. Две курицы, взлетев, сцепились в воздухе. Тут подскочили петухи, и скоро темные перья заблестели от выступившей крови. Мама Венера молча наблюдала за яростным побоищем.
Ох, а затем вступилась и сама, ухватила непослушными пальцами курицу за шею и крутнула. Крутнула, чтобы сломать. Голова курицы на сломанной шее бессильно повисла, будто шнурок от ботинка.
Когтями птицы стерли начерченные на земле круги. Для верности Мама Венера, распугав прожорливую стайку, кое-как затерла подошвами все следы своего магического искусства. Окруженная птицами со всех сторон, она остановилась.
При виде того, как приподнялась черная вуаль, я судорожно сглотнула слюну. Ясно, что меня заметили.
14
Предсказание
Заделаться привидением – штука самая простая. Я поняла это в первое утро, проведенное в особняке Ван Эйна. Перейдя от окна, где стала свидетельницей действий Провидицы, к другому, выходившему на боковую улочку, я заметила там рыжеволосого мальчонку в коротких штанах, который, закинув голову, неотрывно смотрел вверх. Возможно, он видел раньше, как я мелькнула в окне. Возможно, видел ночью свет лампы. Не суть важно; сейчас он не сводил с меня глаз, а я, должно быть, и вправду могла показаться призраком – помятая со сна, в растрепанных чувствах, да еще возникшая в окне верхнего этажа, о котором, несомненно, ходили всякие басни.
Мы простояли так, уставившись друг на друга, довольно долго. Наконец мальчишка не выдержал и дал деру. Улыбнувшись, я слегка ему посочувствовала – не из-за того, что ему предстало эдакое зрелище (ведь это была всего-навсего я), а оттого, что некому было подтвердить его рассказ. Понадеялась лишь, что он не выдаст свою тайну в поисках неофитов.
– Не наживешь себе неприятностей, – произнесла я вслух, и мое дыхание затуманило оконное стекло, едва пропускавшее солнечные лучи и покрытое многолетней пылью.
Итак, я тоже стала выходцем с того света. Я подпитаю легенду. Эта мысль вызвала у меня усмешку – ну и дурой же я была…
Далее: я спустилась по лестнице, желая простейших вещей – ватерклозета, чистой одежды, хоть какого-то завтрака… и, наконец, встречи с моей необычной хозяйкой, которая уже приступила к делам нашего третьего совместного дня.
Из любопытства я подергала на втором этаже ручки нескольких запертых дверей. Иные из них были из стекла, с изощренной огранкой; другие из массивного фарфора. Одна взяла и отвалилась от первого же моего прикосновения, ее близняшка стукнулась о пол по ту сторону двери. Держа в руке этот трофей, будто сорванный плод, я задумалась об Элайзе Арнолд. Где-то она сейчас? Будет ли она являться мне только по ночам, насылая лютый отвратный ветер и будоража дом с его обитателями?
Толкнув дощатую дверь, я оказалась в комнате примерно таких же размеров, что и уже мне знакомая. Она, собственно, ничем не отличалась от той, разве что окна выходили на передний двор. Гораздо меньше заднего двора, этот, заросший сорняками, был обнесен кривым штакетником, напоминавшим неровные стежки. Далее простиралась улица с канавами, через которые кое-где были переброшены доски. На противоположной стороне находились конюшни – как я сразу догадалась, пустовавшие.
В комнате было полно мебели, распиханной по углам и закутанной в белую ткань. Выглядело это настоящим снежным ландшафтом: горные пики кровати на четырех столбиках, равнины низких комодов и долины кресел без подушечек на сиденьях. Я хлопнула кулаком по белоснежному сугробу. Кресло-качалка пришло в движение, мелодичным скрипом нарушив тишину. Приподняла простыню. Полетели тучи пыли, а под ней я обнаружила два канделябра, снятые с цепей. Передняя спинка узкой кровати была приперта к стене и украшена резьбой в форме ананасов – пострадавший от времени знак гостеприимства. Вот только кого здесь радушно приветствовали и кто мог чувствовать себя вольготно в подобном месте?
Я спустилась вниз.
На гвоздике в сортире на три сиденья висел экземпляр «Инкуайрера» за девятое июля. Бумага пожелтела, но газета с траурной черной каймой все еще хрустела в руках. Я начала ее читать, хотя висела она здесь для куда более прозаических нужд, и хорошо помню вопросительный заголовок: чем мог бы Вседержитель, спрашивалось на первой странице, лучшим образом выказать Свою поддержку Американскому Эксперименту, нежели тем, что призвал бы к Себе двух зачинателей этого Эксперимента в один и тот же час? Это являлось только предположением (писал редактор), однако из Куинси (штат Массачусетс) пришло известие о том, что Джон Адамс скончался одновременно со своим преемником – Джефферсоном в торжественный день – Четвертого июля, когда праздновалась пятидесятая годовщина Независимости. Вне сомнения, эти кончины возвестили о некоем благословении свыше; вне сомнения, Америка – страна, отмеченная Богом… Или нечистью, подумалось мне.
Справив необходимые дела, я вернулась в дом, где встретила Розали.
Она сидела за обеденным столом и теребила бахрому скатерти из черного крепа. Сегодня на ней была надета ярко-красная блузка, хотя юбка из коричневой домотканой ткани, чулки и башмаки выглядели так, будто ночью их не снимали: юбка помялась, чулки спустились, а башмаки потеряли вид. К кончикам своих тонких длинных кос она прикрепила две широкие ленточки из набивного ситца; не сочтите меня мелочной придирой, но ради пущей достоверности портрета Розали Макензи должна заметить, что эти ленточки никоим образом не подходили ни к ее блузе, ни к ее юбке.
Розали со мной поздоровалась, но не успела я в ответ пожелать ей доброго утра, как она горестным тоном мне сообщила:
– Мама Венера говорит, что вам надо отправляться на юг.