Маклин вздохнул. Разговор принимал слишком знакомый оборот.
– Мистер Макгрегор, вы ведь собирались сообщить, во сколько вчера заперли фабрику.
– Ничего подобного. Я что, похож на маразматика?
На этот вопрос Маклин предпочел не отвечать.
– Так во сколько?
– После четырех. Может, в полпятого.
– Почему так рано?
– После полудня никаких работ не было. Я б подольше остался, если бы привезли оборудование или еще чего. Только доставку перенесли на день.
– А когда уехал мистер Рэндольф?
– Может, в четыре или раньше. То есть если и раньше, то только чуть-чуть.
– И вы после этого не слишком задержались?
– Нет, конечно. Когда стемнеет, там не слишком уютно. Воспоминания. И тени.
– Тени?
– Ну да, тени. – Макгрегор вновь оседлал своего конька. – Знаете, что фабрику построили в 1842 году? А до того там стояло с десяток мастерских помельче. Здешним производствам уже лет пятьсот как минимум. Это место со своей историей. Земля насквозь по́том пропитана.
– Так, по-вашему, сэр, здание поджег призрак? – В тоне констебля Робертсона не было ни грамма сарказма, но Маклин все же поморщился. Опыт общения со старикашками наподобие Макгрегора у него имелся, и он подсказывал другое направление беседы.
– Ты, сынок, вроде не совсем дурачок, а? Призраков не бывает. Хотя по телевизору тебе и не такое покажут. – Макгрегор кивнул на предмет, напоминавший деревянный ящик, к которому спереди зачем-то прилепили стеклянное блюдо. Конец шестидесятых, еще черно-белый, если Маклин не ошибался. Коллекционеры сейчас платят за такие приличные деньги. А старик, скорее всего, купил его еще новым.
– Но вы же сами сказали… – начал Робертсон, но Макгрегор гневно перебил его:
– Вот только не надо мне рассказывать, сынок, что я сам сказал. Мне восемьдесят четыре года, и я больничного ни разу не брал, ясно тебе? Я на войне был!
– Прошу прощения, сэр, я не хотел вас обидеть. Мы просто стараемся разобраться…
– А ведь ты из Файфа, парень, а? По акценту чувствуется. С побережья, если меня слух не подводит.
– Да, сэр. Из Питтенвима.
– Моя Эсме была из Струтера, – сообщил Макгрегор. Выражение его лица изменилось, глаза за толстыми, заляпанными стеклами очков словно смотрели куда-то вдаль.
Как давно умерла его жена, спросил себя Маклин. И знают ли социальные службы о полубезумном старике, живущем в зарастающей грязью квартире?
– Мистер Макгрегор, – он присел на корточки посередине комнаты, чтобы их глаза были на одном уровне, – как, по-вашему, загорелась фабрика? Вы ушли последним. Могли вы оставить включенным свет или что-то в этом роде?
– Нет там никакого света. Проводку сняли неделю назад. Поэтому я и не хотел там оставаться после заката.
Маклин осторожно потянул носом воздух и сразу пожалел об этом. Квартирка пропиталась сложным букетом малоприятных ароматов – лучше не задаваться вопросом, каких именно, – однако табачного дыма среди них не было.
– Вы ведь не курите, мистер Макгрегор?
– Бросил, как Эсме умерла. Рак легких.
– Мне очень жаль, мистер Макгрегор. Как насчет мистера Рэндольфа? Или электриков?
– На фабрике нельзя курить. Это ведь теперь стройплощадка, да? Запрещено законом. С неделю назад пожарник делал инспекцию, так и сказал.
– Значит, на фабрике не могло быть ни электричества, ни непотушенных окурков. – Маклин обернулся и посмотрел на Робертсона. Дело приобретало все более и более неприятные черты сходства с девятью другими, и шансы на его раскрытие становились столь же скромными. – Черт побери, как такое вообще может быть? Пожар в пустом здании, закрытом на замки, что твой банк, и без электричества?
– Я ж говорил уже, она сама сожглась! – Макгрегор вдруг наклонился вперед в продавленном кресле, сжав узловатыми руками выцветшие, драные подлокотники с такой неожиданной силой, что можно было подумать – его сейчас хватит удар. Сидевший на корточках Маклин непроизвольно отшатнулся и врезался спиной в картонный ящик, судя по звону, полный фарфоровой посуды.
– Боюсь, я вас не понял, мистер Макгрегор.
– Вот и я тоже боюсь. Вы, молодежь, все одинаковые. Ничего не знаете ни про свой город, ни про историю. История – это вам не короли с королевами, даты наизусть и все в этом дерьмовом духе. История – это люди, которые живут, работают и умирают. «Вудбэри» и была историей. Место, где рабочие вкалывали год за годом, столетие за столетием. Центр округи, как церковь или паб. Потом фабрику закрыли и превратили в склад. Тоже мало хорошего, но теперь еще и эта стройка! Квартиры для богачей, бассейн! Зараза, да разве фабрика такое стерпит? А как же все эти воспоминания – множество жизней, пот и кровь? Я чувствовал – что-то вот-вот произойдет. Когда мне сказали, что фабрика сгорела, я и не удивился. Она не хотела больше жить. И сожглась.