Чжиинь ответил:
— Это верно, что твой учитель пестовал свой дух и предавался созерцанию. Понятно, такие люди отличаются от обычных смертных. Они могут лежать в земле и десять лет, а то и сотню годов. Когда же их отроешь, то увидишь, что они ничуть не изменились. Это оттого, что на них снизошел дух Неба и Земли.
— Учитель мне как-то говорил: чтобы укрепить свой дух, надобно недвижимо сидеть, закрыв глаза и скрестив ноги. При этом нельзя испить даже капельку воды, нельзя произносить ни слова, и еще: тело за сутки должно совершить полный оборот, — сказал Усюань и продолжал:
— Если все так сделать, то тело человека как бы полегчает, и он белым днем взлетит на небо. Нынче прошла лишь первая седьмица. Как можно говорить о его кончине?
— А верно ли, что твой учитель во время своего сидения говорил о семи седьмицах? — спросил Чжиинь.
— То тайна Неба и безмолвное движение его знаков. Как можно раскрывать секреты Неба перед обычными людьми?.. Учитель был очень добр ко мне и сделал из меня человека. Вот, к примеру, у меня всегда был достаток в пище. Словом, я буду продолжать ухаживать за ним!
— Ты слишком молод, а потому я помогу тебе свершить последний обряд. Мы соорудим с тобой скинию и предадим ее огню вместе с останками даоса, а кости захороним в дальнем углу, в саду. Там же поставим пагоду и каменную ступу. Вот так и завершим его земные деяния.
— Но тело пока еще теплое к тому же он продолжает сидеть. Как можно сжигать живого человека?! — на глаза послушника навернулись слезы. — Если у вас, учитель, сохранились добрые чувства, вы должны находиться рядом с ним, помочь ему достичь Истины. Другое дело, если он и после семи недель не вернется к жизни, вот тогда вы вольны поступать по-своему. Нынче же об этом даже не стоит говорить!
От этих слов Чжиинь даже изменился в лице.
— Ах ты щенок! — вскричал он. — Ты смеешь мне перечить — мне, близкому другу учителя! Молокосос! Я проявил заботу и внимание — пришел проведать вас, прекрасно зная, что ты у него сейчас один. Ты же мои добрые намерения переиначил и осквернил! Все равно, я сделаю так, как сказал, посмотрим, что ты на это скажешь!
Усюань повернулся к наставнику-даосу и пал перед ним на колени.
— Учитель, учитель! Скорей приди в себя, проснись! — вскричал он.
Рассвирепевший Чжиинь поднял здоровенный кулачище, намереваясь проучить монашка. Вдруг откуда-то сверху, будто из-под самой кровли, на правую руку монаха упал камень. Чжиинь поднял голову, стараясь разглядеть, что творится там, под крышей. Но тут второй булыжник попал прямехонько в правый глаз. В голове монаха помутилось. „Вот чудеса! — подумал он с тревогой. — Как видно, у брата по ученью и впрямь есть волшебный дар, иначе эти камни в меня бы ни за что не полетели! И все же я не верю!“ — он потер глаз, пощупал ушибленную руку. „Попробую свалить даоса наземь, — мелькнуло в голове. — Интересно, что произойдет?“ Он не стал толкать тело даоса руками, а просто с силой прислонился к нему плечом и надавил, однако тело даоса даже не шелохнулось. Чжиинь разозлился. Как говорится, ярость объяла его сердце, и злость вырвалась из печени. „Не отступлю ни на шаг!“ — подумал он.
Известно, что если человеком овладела какая-то мысль, он способен расшибить голову, а от своего не отступит. Однако сейчас монах схватил ученика за волосы и принялся его волтузить. Усюань закричал от боли, но бежать не стал, да и куда ему бежать? В этот самый миг в обители появился незнакомец лет сорока или поболе, видом вполне приличный, каким бывает человек весьма достойный.
— Не смей его бить! — вскричал нежданный гость. Незнакомцем оказался сам Люй Дунбинь — один из даосских святых. Он быстро утихомирил мошенника монаха и вернул к жизни даоса, вложив в его рот волшебную красную пилюлю. И в тот же миг улетел куда-то на белом облаке. Даос, придя в себя, сразу понял, что странный сон, который он только что увидел, на самом деле есть объяснение его собственных поступков, которые он совершил в своей жизни. Это и напоминание о том случае, когда даос оказал помощь евнуху. Праведник понял, что наступила пора, когда ему следует поведать свою историю людям.
И вдруг он почувствовал, что с его губ будто слетают цветы лотоса, и тогда он затворил дверь своей кельи и снова погрузился в безмолвие. Перед ним было светлое оконце, а подле стоял чистый столик, на коем находились камень для растирания туши и курильница с благовониями. Сделав омовение, он воскурил благовония, положил поклон Будде, Который Грядет[116], взял в руки кисть и после продолжительных раздумий принялся писать сочинение, которое назвал „Сном Темным и Сном Светлым“. Праведник хотел дать добрые советы всем людям. Поистине:
116
Будда, Который Грядет — Будда Жулай, с которым связаны представления буддистов о счастливом времени.