Целую стену занимали наваленные друг на друга чемоданы. Их были сотни – картонные и кожаные, деревянные и с металлической окантовкой, обитые тканью и простые, блестящие и матовые, лакированные и без отделки, желтые, коричневые, красные, голубые… Вся стена состояла из чемоданов.
Зрелище напоминало пункт сортировки багажа на железнодорожном вокзале. И всё окутывал легкий дымок из камина.
– Вы уезжаете в путешествие?
Я задал этот вопрос хозяину, который только что вошел. Он не ответил, только положил на стол сумку.
Это была моя сумка.
– А ты? Куда ты направлялся? – спросил он, впервые говоря мне «ты».
Я не знал, что ответить. Я бежал от тоски, но с какой целью? В поисках утешения?
Он не отставал:
– Ты был один?
– Да.
– Сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
– Тебя не будут искать?
– Кто?
Он стоял в лучах солнца, а я смотрел против света.
– У тебя есть семья?
У меня была целая коллекция родственников всех возрастов, но в ближайшую неделю никто из них не собирался меня искать. Не зная, что он задумал, я решил насчет этого особо не распространяться.
– А у вас есть семья?
Его лицо снова превратилось в черную дыру, где вопросы исчезали навеки, а ответов приходилось ждать несколько световых лет. Открылась дверь, и вошла одна из собак, похожая на волка.
Хозяин принялся выгружать на стол содержимое моей сумки.
– Что вы делаете?
Я хотел подняться, но забыл о вывихнутой лодыжке: мне показалось, что в ногу пару раз выстрелили из ружья. Я рухнул на кровать с криком: «Вещи хрупкие! Не трогайте!»
Он копался в моей сумке и раскладывал предметы, выстраивая квадрат.
Теперь на столе лежали нож со стопором, тетрадь, фотоаппарат, шесть пленок в серых и черных коробочках и маленькая камера модели Super-8.
– Оставьте, пожалуйста…
Сперва он взял в руки фотоаппарат.
– Я собирался выбросить это в реку, – сказал он.
Сердце мое заколотилось. На пленках было единственное, что осталось мне от нее. Несколько еще не проявленных фотографий. Мое сокровище.
– Не знаю, зачем ты явился ко мне со всем этим.
– Я заблудился. Я не собирался приходить к вам.
– Это твои вещи?
– Да.
Если честно, фотоаппарат принадлежал моему отцу, камера – матери, а пленки я взял из комода у нас в гостиной. Так что, по правде говоря, я не владел ничем, кроме воспоминаний, зафиксированных на пленке. Да и воспоминания уже не внушали мне уверенности: мои ли они?
Мужчина повернулся ко мне спиной. Кажется, он размышлял.
Сегодня мне известно, как в той комнате за несколько секунд крепко-накрепко завязались узелки наших судеб. Я отлично представляю, что было бы с моей и его жизнью, если бы сумка утонула в реке. Зачем он потянул за тоненькую ниточку, именно ту, которая подвергала его опасности? Ведь он и без того годами жил в страхе. Зачем он выбрал самый ненадежный путь?
Он протянул мне фотоаппарат.
Как он мог предугадать, что этот величайший риск – риск доверия – впоследствии спасет его?
Думаю, нас обоих спасла жестокая девушка, запечатленная на пленке. Я вспомнил о ней – и на глаза навернулись слезы. Как раз в эту секунду он обернулся.
Прошло еще немного времени. Хозяин собрал мою сумку и бросил на кровать.
– Не пользуйся этим, пока ты в моем доме, хорошо?
Дверь заскрипела. Вошли остальные собаки.
– Ты понял?
– Да.
4. Девушка
На третий день мне удалось дойти до камина. Но я не слишком обрадовался. Я всё меньше торопился выздоравливать. Дом с его темным деревом и черепицей зачаровал меня. Он защищал от тоски.
Прислонившись плечом к стене, я смотрел на расстояние, которое преодолел, и не верил своим глазам. Старое кресло рядом со мной напоминало жабу, гревшуюся у камина. Сесть в него я не решался. Благодаря теплу и свету очага казалось, что кресло дышит. Стена, составленная из чемоданов, тоже выглядела живой. С первой же секунды я проникся к ней симпатией.
Наверху слышались шаги хозяина. Он редко поднимался туда – только чтобы отнести свои загадочные чемоданы да поздно вечером, когда приходила пора ложиться спать, потому что внизу я занимал его постель.
Я был одет в ту одежду, которую в первое утро нашел у себя на кровати. Никогда раньше я не носил ничего подобного: великолепные штаны из ткани более плотной, чем театральный занавес, вязаный черный жилет, носки до колена.