- А, значит, не нашли, - разочарованно вздохнул ребёнок и тут же задумчиво побрёл вверх по лестнице. - Как же я хорошо спрятал...
Подобными словами, пожалуй, и начинаются все беспокойные дни.
С абсолютно беспомощным выражением лица Снейп смотрел вслед мальчишке и гадал, о чём же говорил паршивец.
Гадал он и на сдвоенных уроках Слизерина и Гриффиндора, и на уроках первокурсников-пуффендуйцев, на обеде Северус от волнения за безопасность школы совсем не тронул еды, на отработке он незаметно для учеников беспокойно обследовал свои колбы и реторты, банки-склянки, котлы и ступки, но - увы! - не находил ничего, похожее на «как же я хорошо спрятал».
- Завтра спрошу, - пообещал себе Снейп, поздно вечером откладывая в сторону перо и стопку пергаментов, - завтра поймаю это чудовище и спрошу обязательно.
Но в этот момент он заметил на столе неубранную книгу; потянулся к ней, с подозрением глядя на широкие щели между страниц, и вот - разгадка найдена.
Где-то в самой середине, где были рецепты ядовитых, смертельных зелий, преспокойно таилась горстка лимонных долек. Пять или шесть самых обыкновенных конфет.
Ни на секунду сомнений не было. В конце концов, на такое способен только один человек.
Не считая Дамблдора, конечно.
* * *
У мальчика Гарри, между тем, день был не менее интересным, нежели у профессора Снейпа. Сразу после своего загадочного «как же я хорошо...», он, пыхтя, взобрался на многие лестницы и пересёк многие коридоры, чтобы достигнуть пуффендуйской гостиной (это после, признаться, он вспомнил, что направился не туда).
Всё это время он думал и нервничал - ведь ему было очень страшно попадаться друзьям на глаза. И хотя большой вины Гарри до сих пор за собою не видел, что-то подсказывало ему - извиняться надо бы пойти первым.
- Как настоящий мужчина! - приободрял он себя глухим шёпотом.
Кто-то шикнул ему в ответ.
- Ах! - испуганно отшатнулся мальчишка, вскинув голову, руками вцепившись в перила, а глазами - в чей-то живой портрет. - Ой-ой!
И у Гарри едва получилось умолкнуть и замереть.
На него смотрели весьма и весьма престранно, пользуясь зеркалом. Лицо в зеркале - молодое, девичье, очень радушное, оно улыбалось Гарри задорно и ласково, зато вне зеркала, но в портрете - старое тело и седые волосы, а по рукам ползут толстые жилы, как плющ по земле.
В общем, это была женщина. А уж старуха иль младая красавица - не узнать.
- Привет, - поздоровалось отражение в зеркале.
Гарри немножко пригладил волосы, а потом сказал осторожно:
- Добрый день.
Чтобы не обидеть неуважением бабулю и чересчур не официальничать с девочкой.
- Ну как кошка? - спросила картина всё также обыденно, будто давненько знакома с Гарри.
Гарри, однако, знаком с нею точно не был, а потому продолжил стесняться.
Между прочим, он вообще знал только Толстую Даму, да и то - благоразумно - обходил этот портрет стороной.
- Кошка-спасибо, - откликнулась мартышка, шагнув, наконец, поближе к картине.
Девчонка, наглая морда, посмела расхохотаться, отчего тугие косы на её голове запрыгали, словно пружинки.
Гарри залился краской, но исправляться не стал - раз такая умная, значит, всё поняла.
- Нормально, - только добавил он недостающее слово.
А портрет продолжал хохотать.
- Какой забавный! - восторженно воскликнуло отражение, пока Гарри изучал взглядом пол. - А я тебя видела. Тебя и кошку. Кажется, это было вчера; я сидела в картине, где вкусный чай.
Гарри припомнил такую картину - ту самую, напротив горгульи, где вечно толпилось много народу. Там гуляла половина нарисованного Хогвартса, обпиваясь нарисованным чаем и объедаясь нарисованными тарталетками. Как это можно было есть краску, Гарри не понимал.
- А впрочем, совсем не важно, - подумав, сказал вновь портрет. - Ведь ты сам, сам по себе, - интересный.
Неловко, но всё же Гарри растянулся в улыбке и посмотрел на девочку из-под ресниц, смущённо.
- Правда? - поинтересовался он.
- Клянусь.
И улыбка мальчишки стала откровенней, он даже слегка приосанился, приободрился и осмелел.
А осмелев, спросил:
- Ты кто такая?
Девчушка собрала губы бантиком, чтобы не рассмеяться вдруг, ненароком, ведь ребёнок был презабавнейший.
- Не ты, а вы, - вмешался вдруг старческий надтреснутый голосок.
Гарри посмотрела на спину бабули строптиво, как молодая лошадка, и выдал:
- А вас и не спрашиваю.
И стал похожим на помидор.
Секунду, а может, две, было тихо, как будто вокруг - никого. А затем раздалось тоненькое девичье «ха-ха» и огрубевшее «хо-хо-хо!», эти звуки прорезали коридор, словно залпы от пушек.