Мать рассказывала о растениях и животных, о пути солнца по небу, об облаках и дожде, о больших деревьях и о змеях среди зарослей.
Однажды они ушли ночью, нашли прогалину вдали от становища, легли на землю и смотрели на небо. Мать рассказывала о звездах, о темной царской дочери, расчесывавшей свои волосы так, что искры летали по звездному небу.
– Она прихорашивается ради света, – сказала мать. – Но это ей не помогает, потому что, приходя, свет все равно прогоняет и ее.
– Почему, мама, почему?
– Они не могут жить вместе. Они, конечно, хотят, но не могут, – ответила мать. – Ночь рождает слова, холодная, ясная ночь рождает мысли в твоей головке. Понимаешь, девочка?
Девочка кивает, да, ей кажется, что она понимает. И мать, и она, и мысли, и слова принадлежат ночи и очень раннему утру с его длинными тенями.
Стая спит ночью, а утром стряхивает сон, стая принадлежит свету. А свет прогоняет ночь.
Они должны быть очень осторожны.
Мать собирает лекарственные растения в эти ранние прогулки: подорожник для ран, сладкий рожок для больных желудков, жгучую крапиву, которую тонко рубят и замачивают в воде, для теста, снимающего жар, эвкалипт от насморка…
Знания у матери большие, вот и держат ее здесь. Девочка знает об этом и умеет учиться; она знает, даже не задумываясь о том, что знания дают силу.
Ее мать замыкается в себе, но ходит свободно, когда у вожака начинаются признаки бешенства и он как сумасшедший гоняет по стае, дерется, кричит, насилует.
«Мать добрая. А он злой», – думает девочка.
Мать качает головой: «Нет, он ничего не знает ни о зле, ни о добре».
Но девочка растет.
Все чаще и чаще она тянется к стае, разделяя ее жизнь как целого тела в едином СЕЙЧАС. Мать следит глазами за девочкой, и та испытывает внутреннее сопротивление, но и чувство греха: мама, я не хочу. Я хочу быть как другие, я не хочу иметь ни утра, ни ночи. Хочу оставаться в Свете, без знаний, без времени…
У девочки скоро наступит половая зрелость.
Она все чаще и чаще избегает материнских глаз и все же знает, что ее глаза постоянно следуют за нею, хотя и на расстоянии.
Девочка ревет вместе со стаей, смеется, позволяет Свету заполнять себя. Она не хочет быть грешной, не хочет видеть печальных глаз.
Женщина на дереве снова тянется к дневному свету. Упреки рвутся из нее, и ее сухие глаза всматриваются в неподвижный мир вокруг.
«Я делала тебе больно, мама».
Печаль нема, не с кем поговорить о ней. Нет цепи, все замкнуто в самом себе.
Что же случилось потом? Она видит через густую листву сочащийся Белый Свет и позволяет ему погрузиться в себя.
Лето, сушь, жара. Ночной дождь избегает становища, источники воды иссякают, плоды засыхают. И посреди всего этого безвременья у старейшин стаи возникает беспокойство.
Вожак обменивается с мамой взглядом, ищет ее, в долгих немых разговорах сидит напротив нее. Он покорен и одинок.
Мать, как и всегда, пряма и несгибаема. Но потом и она сдается, кивает: да, иду. В следующий момент показывает на девочку.
Девочка красива; порей, тайком добавляемый матерью в еду во время их детских прогулок, укрепил плоть и дал рост. Вожак не хочет отпускать девочку, долго и похотливо смотрит на нее. Нет, еще не совсем готова, не совсем созрела. Но скоро.
Дорога занимает целый день, но она легка и приятна.
Мать опять говорит, рассказывает:
– Видишь облако на небе, девочка? Оно всего лишь тонкая летняя вуаль без дождя. Сейчас засуха: видишь, как сгорела трава, слышишь, как в отчаянии шуршат кроны деревьев?
Слова западают в душу девочки, между ними вновь возникает доверительность. Она не понимает опасности и все же в голосе матери чувствует беспокойство, хочет утешить ее. Наша связь сильна, любимая мама. Она старается, она такая, какой ее хотела видеть мама: она хранит в своей голове все слова, она воспринимает их, но вслух не произносит.
Ведь этого хотела мама…
Хижина шамана вызывает в девочке неслыханное удивление: она обходит ее вокруг, внимательно рассматривая широко открытыми глазами, и наконец решается протянуть руку и погладить стены.
Сплетенные ветви, хорошо высушенная трава, твердая глина – должно быть, потребовалось много дней, чтобы сделать такое.
Он, наверное, долго продумывал все до мелочей, искал жерди подходящей длины, жидкую глину. А потом каждое утро собирал ветви, очищал их, сплетал, резал траву и смешивал с сырой землей – как раз тогда, когда солнце стоит высоко, чтобы стены хорошенько высохли. Строил метр за метром. Да, ей удалось понять, как он это делал.