– Ага, – сухо подтвердила я, вновь переживая собственный гнев на отца. – Матушка умерла в декабре. Он перебрался на другой день после Рождества. Я живу одна, продаю кукол ради денег.
– Он не позвал тебя жить с собой?
Я покачала головой, крепко сжимая губы.
Сочувствие на лице Маттеуса стало невыносимым. Внезапно осознав, какой жалкой должна сейчас казаться, я вздернула подбородок.
– Да и позови он, я бы не пошла.
Тот покачал головой.
– Пойду скажу отцу.
Как только он ушел в дом, я тщательно вытерла лицо одеялом. Разгладила полотно, жалея, что не пришла в чем-нибудь поприличнее. Я так привыкла выходить из хижины в таком виде, что не подумала о том, какой предстану перед Маттеусом.
Пока я ждала его возвращения, на улице заметно рассвело. Я стала думать о том, что Маттеус обещал зайти, как только приедет. То, что он медлил и не навестил меня сразу по прибытии, не предвещало ничего хорошего. Если бы он договорился с отцом, разве не пришел бы сразу рассказать мне? К тому мгновению как Маттеус появился на пороге, мое сердце преисполнилось ужасом.
Он сменил одежду на повседневную, накинул верхнюю рубаху и воткнул в плащ иголку. Прочесть выражение его лица было трудно.
– Прости, что так долго. Еле убедил дать мне выходной.
Сердце у меня дрогнуло. Я открыла рот, собираясь спросить, обсуждал ли он все с отцом, но решила, что не готова. Нежелание его родителя отпускать Маттеуса мне на помощь этим утром тоже казалось дурным знаком.
Мы двинулись обратно к моему дому, звук наших шагов эхом разносился по почти пустынной улице. Изо всех горожан нам повстречалась только одна женщина, опорожнявшая ночной горшок.
– Извини, что не пришел к тебе вчера, – заговорил Маттеус. – Я хотел, но отец настоял, чтобы я сначала навестил кое-кого еще.
– Кого?
– Фебу Кюренбергерскую.
Я знала, кто такие Кюренбергеры. Им принадлежали поместья в предгорных северных лесах и красивый летний домик на берегу озера.
– Ей нужна было снять мерки?
Маттеус тяжело вздохнул.
– Увы, нет.
– Так почему отец хотел, чтобы вы повидались?
Он выглядел огорченным. У меня от ужаса свело живот. Я должна была спросить. Я не могла больше ждать.
– Маттеус. Ты говорил с отцом?
– Хаэльвайс…
– О чем ты не рассказываешь?
Он не смог взглянуть мне в глаза.
– Разговор не задался.
Примерно такого ответа я и ожидала, но, будучи сказанными вслух, его слова меня раздавили.
– Я работаю над этим, – быстро добавил Маттеус. – Клянусь…
Мысли у меня заметались. Все эти мои надежды, все молитвы. К горлу подступила дурнота.
– Хаэльвайс, я серьезно. Я пытаюсь до него достучаться. И мать на моей стороне.
Он посмотрел прямо на меня. Я глубоко вдохнула.
– Спасибо, что сказал.
Несколько долгих мгновений мы оба молчали. Над мостовой разносилось эхо наших шагов.
– Я по тебе скучал, – проговорил Маттеус наконец.
Лицо у меня, должно быть, сделалось несчастным. В следующее мгновение он сменил тему.
– Слыхала о свадьбе княжны Урсильды?
– Нет, – призналась я, изо всех сил стараясь отвечать ровным голосом.
– Ее отец наконец убедил кого-то из князей на ней жениться, – продолжил Маттеус. – Венчание на следующей неделе. Отец вчера закончил ее платье. Все не мог нашутиться о том, что стоит пришить к рукавам волчий мех в пару к наряду ее братца.
Маттеус продолжал болтать о свадьбе, и в конце концов я снова обрела способность вслушиваться. На церемонии должен был присутствовать король Фредерик, он заказал платье для своей беглой дочери на случай, если та появится. Очевидно, принцесса и княжна дружили, а Фредерика была обручена с братом Урсильды, князем Ульрихом, до того как сбежала.
Это привлекло мое внимание. Я замерла как вкопанная. Князь Ульрих, с волчьей шкурой?
– Неудивительно, что Фредерика удрала!
Маттеус кивнул.
– Знаю.
– Зачем ему обещать дочку Ульриху?
Он вздохнул.
– Могу только предполагать, что король не верит историям.
Когда мы пришли в хижину, я развела огонь и выложила на стол обрезки ткани, скопленные матушкой, и всех недоделанных кукол. Лысых князей и принцесс с пустыми ногами, полуголых герцогов без всего, кроме жалких накидочек. Мы придумали облики для семерых из них и сели мастерить платья и штаны и вшивать пряжу в макушки. Я все кололась иглой и чертыхалась. Когда это случилось в третий раз, Маттеус остановил меня, опустив ладонь на мое запястье.
– Хаэльвайс, не откажешь мне в просьбе?
Я взглянула на него с надеждой. Кожу покалывало там, где наши руки соприкоснулись. Судя по глазам, он тоже это ощутил. С изумленным выражением открыл рот, потом закрыл. Все мысли явно читались у него на лице. Он желал меня, и еще: его ошеломила сила собственного желания. Я взяла его пальцы в свои и крепко сжала, улыбаясь ему и молясь, чтобы просьба как-то касалась нас.