В развалку Бетон подходит к ним и тихо шипит:
— Вы кто такие?
— Простите? — не понимает отец.
— Вы что, суки черномазые, русского не понимаете!? — взрывается Бетон и бьёт его по лицу.
— Вы что делаете!? — вскакивает мать.
— Сиди, — Злой бьёт её концом биты в живот. — Понаехали чурки, а русского не выучили!
— Мамочка! Мамочка! — бросается к матери девочка в розовой юбке.
— Ты чего?! — я одёргиваю Бетона за плечо.
— Всё нормально! — Бетон улыбается мне и говорит кавказской семье. — Отвечайте!
— Хорошо, хорошо, пожалуйста, — стонет отец семейства, зажимая нос.
— Оплачивайте проезд!
Нас окликает вышедший из кабины водитель. Когда он видит нас, с битами в руках, с перекошенными яростью лицами, его кожа белеет. Кажется, за её прозрачностью можно разглядеть все вены и артерии.
Кревед подбегает к нему и валит на пол привычным ударом биты. Некоторые пассажиры вскакивают с мест, другие в страхе вжимаются в сиденья.
— Сидеть, суки! — орёт Бетон. Я вижу в его руках пистолет.
— Откуда это?! — бледнея, говорю я.
Бетон не удостаивает меня ответом. Вместо этого он вновь обращается к кавказцам:
— Откуда вы? Армяне, грузины, таджики?
— С Азербайджана, — заливаясь кровью, мямлит отец.
— Так это вы нашим детям героин гоните?
— Какой героин?! Боже мой! Я на рынке овощами торгую, ради Бога, пощадите, — кажется, что кавказец растекается по своему сиденью.
— Барыга! А эта тварь, значит, с тобой торгует, — Бетон наотмашь бьёт мать семейства по лицу. Я вижу, как её тело сотрясается в судорогах. Маленькая девочка обнимает её за пухлые колени.
— Я швея. просто швея. — мне кажется, мать захлебнётся собственными слезами и соплями.
— А эта шалава наркоту носит, да? — Бетон тыкает дулом пистолета на маленькую девочку.
Кто я в этом потоке несущихся в бездну людей? Хватаю Бетона за руку:
— Не надо! — ору я ему.
Ад внутри нас, писал Довлатов. Я подписываюсь под этими словами.
— Снимай, Грех! — Злой впихивает мне в руки видеокамеру.
Бетон беспорядочно бьёт отца и мать кавказского семейства ботинками. Девочка рыдает, заходясь в истерике. Я слышу, как за моей спиной пассажиры автобуса рыдают вместе с ней.
— Сидеть, суки, сидеть! — орёт Кревед.
— Что вы делаете!? — причитает азербайджанская мать. — Что мы вам сделали!?
— Молчать, сука, молчать!
— Папа, папа! — кричит девочка.
Бетон и Злой стаскивают её на пол автобуса.
— Это же у вас, на Кавказе, женщина выходит замуж за того, на кого укажут родители? — смеётся Бетон.
Он рвёт розовую юбку девочки. Злой зажимает ей рот. По его грубым рукам текут её слёзы. В объективе камеры полные ужаса глаза девочки.
Отец семейства вскакивает с истошным криком. Так кричат, когда наступает агония. Бетон нажимает на спусковой крючок. Пуля пробивает колено азербайджанца. Он падает на пол. Злой отпускает девочку и за шиворот оттаскивает его. Бросает на ступеньки дверей и добивает битой. Слышатся крики Креведа:
— Сядь на место, сука.
Я, задыхаясь, ору:
— Не трогай её!
— Зассал, Грех?
Дуло окрашивается в красный. Змей в Эдеме. В автобусе наступает абсолютная тишина. Слышатся только тихие всхлипы девочки, просачивающиеся сквозь руки Злого.
Мы вновь в машине. По-прежнему держу в руках камеру, не в силах оторвать её от лица. Она моя единственная защита. Сквозь её объектив я могу воспринимать этот мир, себя, пусть слегка, но всё же видоизмененным.
— Что с ментами? — спрашивает Кревед, раскуривая косяк.
— А что с ментами?
— Будут же искать!
— Пусть ищут, — Бетон ухмыляется, — не в первый раз.
Я должен был спасти девочку, но даже не попытался. Вот оно моё непротивление злу насилием. Толстой мог бы гордиться мной. Так просто воплощать его принцип в жизнь, когда трясёшься за собственную шкуру.
Вижу мир сквозь крупные капли росы. Они соединяются в крохотные ручьи и медленно ползут вниз.
Глава пятая
I
Прохладный, свежий ветер обдувает моё лицо. Передо мною раскинулся дивный пейзаж. Посреди горных хребтов затаилась долина, симметрично разделённая надвое кристально-голубой речкой, похожей на гигантскую артерию Бога. Стройные хребты вырисовываются на фоне прозрачного неба снежными нимбами. Солнце зависло посреди двух сияющих вершин, и его лучи расходятся по небу золотыми стрелами. И в горных хребтах, и в надраенном до блеска солнце, и особенно в прозрачном небе царит умиротворяющая гармония, возносящая меня на вершину мира.