— Ты просто не понимаешь последствий! Ты можешь уничтожить всю Цитадель! Думай, человек, думай! Подумай о том, что будет с людьми внизу!
Но Гордон слышал лишь одну мысль в своей голове. "Последний лепесток… Последний лепесток…"…
…Купер лежал на полу, который дрожал так, что грозил расползтись прямо под телом бывшего офицера. Вся Цитадель гудела и стонала, но Купер слышал лишь шум моря. Приливающие и тихо откатывающиеся назад волны… И ему было все равно, что это был лишь шум его крови, толчками выливающейся из его виска на пол.
"Барни был прав… Господи, почему мне так хорошо? И так больно? Я заслужил?".
Его глаза все еще смотрели вверх, но они уже ничего не видели, кроме вечной черноты. Он ослеп за несколько секунд. Но почему-то только сейчас он, впервые за много лет, ощутил покой. Боль тихо отступала прочь, и Куперу казалось, что он летит ввысь, к лицам двух стариков, которые так долго ждали его.
Последним, что прошептали его сухие серые губы, было "Прости, мама…"…
…
…Вебер привстал на своем грязном матрасе, поглядев на вихрь над Цитаделью, которая отсюда казалась такой маленькой. Он, кашляя и морщась от боли, встал и разбудил своего раненого друга. Молча указал на вершину Цитадели. Помог другу приподняться.
— Я же говорил, — с улыбкой сказал Вебер, глядя вверх, — Я же говорил, что он это сделает…
…Последний железный лепесток сорвался вниз, осыпав остатки шара снопом искр. Гордон машинально утер кровь с лица, притягивая все новую и новую энегросефру — что-то, стреляющее сверху, пулей оцарапало его щеку. Брин метался в почти истлевшем шаре. Как пойманный зверь. Гордон вдруг остановился, и глубоко вздохнул, приостанавливая взбесившееся сердце. Последний шаг. Последнее движение. И он замер, прицеливаясь дрожащей перед ним энергосферой. Штурмовик по ту сторону портала заходил на очередной вираж, обдавая Гордона горячим воздухом. Три пули с силой ударили Гордона в спину. Скафандр что-то тревожно сообщил, но ученый лишь, сцепив зубы, снова выпрямился и прицелился. И нажал на спуск.
— Нет, не надо! Я нужен тебе…
Сфера, ударившись о шар, лопнула. И — секундой позже — шар пропал. Брин, оставшись без опоры под ногами, полетел вниз, в сердце раскаленного реактора темной материи. Дыра в пространстве над Цитаделью, появившаяся так медленно и грозно, захлопнулась за считанные секунды — штурмовик последний раз мелькнул в куске чужого, красного неба. И тишина ударила по ушам.
Гордон стоял перед трясущимся шпилем, тяжело дыша и глядя перед собой. Тишина забрала его. Он до сих пор не мог поверить.
Всё. Все кончилось.
— Гордон! — восторженная Аликс подбежала к нему, когда защитное стекло поднялось, — Мы…мы сумели.
Гордон рассеянно посмотрел на девушку, и — на далекий, невообразимо далекий горизонт. Его взгляд стал осмысленным, и он снова посмотрел на Аликс. Положил руку на ее плечо.
— Ты права.
Из бесшумно дрожащего асимметричного утолщения в шпиле реактора вдруг ударила струйка черного дыма.
Гордон улыбнулся.
— Все кончено.
Они молчали, глядя на далекую землю, расстелившуюся внизу, под Цитаделью. И вся Стрельба, Боль и Смерть в городе на этот миг решили замереть и подождать. Это был тот момент, ради которого боролись все эти измученные, усталые, но счастливые люди. Счастливые, ибо они возвращали себе свободу.
Аликс с опаской указала Гордону взглядом на трясущийся, дымящийся шпиль перед ними. Из шпиля, как бы в ответ на ее движение, вылетело несколько искр. Фриман опасливо поежился, сглотнув подступивший к горлу комок. Внутри шпиля что-то натужно заскрипело.
— Гордон, пойдем отсюда, а? Пойдем… Может, у нас еще есть…
И шпиль оглушительно мощно разорвало изнутри сметающим все красно-черным огнем.
Эпилог
Кроваво красный шар взрыва, словно в замедленном кино, неторопливо расширялся, изрыгая медленно-медленно тянущиеся зеленые молнии. Пламя, уничтожающее все на своем пути, как во сне, все медленнее и медленнее подступало к Фриману и Аликс, которая в последний миг успела прикрыть лицо ладонью. И пламя, не дойдя лишь метра до их тел, остановилось. Гордон продолжал это видеть, но уже словно во сне. Он почувствовал, что не может двигаться. Все перед его глазами поблекло, словно на выцветшей фотографии…
— Время, доктор Фриман?