Стоя перед алеющим небом, занявшимся огнем, девчонка раскинула руки и замерла, принимая дар Хальды, и первый луч упал ей на макушку, скользнул по лицу, как ласка любимой руки. В жилах потекла сила, наливаясь из божественной длани в смертный в сосуд. Приняв столько, сколько смогла, Алейна поклонилась и сказала:
— Спасибо, Мама. Я донесу все до тех, кому нужнее, не расплескав ни капли.
Слова были ритуальные, но девчонка каждый раз имела ввиду то, что говорила.
Сзади скрипнул створкой недремлющий Дмитриус.
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе, — ответила она.
Подойдя к Стальному, коснулась выцветшей желтой улыбки у него на груди. Желтую рожицу было уже почти не видно.
— Надо подновить твое лицо. А то совсем стерлось.
Растирая резеду и чистотел, благо, первое было у нее в сундуке, а второе росло на севере в изобилии, Алейна смотрела на него и думала, как быть.
— У тебя сердце бьется сильнее обычного, — сказал Дмитриус.
— Потому что я думаю о тебе.
— Что думаешь?
— Ты спас меня, и наверное нас всех.
— Не впервой.
— И мне очень радостно. Что ты смог победить соблазн Ареаны, потому что в тебе есть любовь. И конечно я рада, что эта любовь… ко мне.
Она понемногу сыпала в желтую жижу протертый яичный порошок, и равномерно взбивала ее.
— Но ты любишь другого? — с насмешкой сказал Дмитриус. Он всегда защищался насмешкой и ехидством там, где дело касалось чувств. Из него вышел бы замечательный гремлин, неожиданно подумала Алейна, и улыбнулась внутри.
— Это не важно, — ровно сказала она снаружи. — Важно, что я не люблю тебя.
Стальной еле слышно вздохнул. А так как вздыхать ему было нечем, то звучало это как тихое, едва слышное:
— Ыыыыыхых.
— Стой-ка ровно, — сказала она, окуная в плошку с желтой массой большую кисть. И стала рисовать желтую мордочку у него на груди. Кляксы глаз, круг лица, изгиб большой и залихватской улыбки. Требовалось по четыре раза обвести все это, чтобы бледно-желтая краска стала ярко-желтой.
— Это потому что я железный? Не живой?
— Я не знаю, почему. Любовь не формула заклинания. И даже не молитва.
— Живой я был еще хуже, — прогудел он.
— Прекрасно помню, — засмеялась Алейна. — Невысокий, тощий, вечно сгорбленный, весь рябой, зубы желтые и серые, как будто всю жизнь жевал гашиш.
— Не жевал, а курил, — в железном голосе все же слышалась обида.
— В любом случае, совсем не идеал девушки. Но ведь ты герой, а для любой девушки это важнее.
— Герой?
— Сколько мы уже совершили, Дмитриус. Сколько еще совершим? Скольких людей мы спасли от жестокой участи? Только потому, что мы сильнее, по меньшей мере половины из тех, с кем сводит судьба. Раз мы сильнее, у нас получается менять мир в нашу сторону, а наша сторона добрее. Мы не нападаем первые, мы заботимся о слабых, проявляем милосердие к врагам. Даем второй шанс.
— Слишком часто даем второй шанс, — проронил Дмитриус.
— Все это возможно только потому, что мы сильные. Мы справляемся, пусть не со всем, что встречаем на пути, но со многим. Поэтому мы герои. Вот ты. Ты же ни разу не отступил перед всем, что нам выпало. Не взял свою часть трофеев и не ушел жениться на какой-нибудь лавочнице и сидеть в мирной лавке, торгуя помаленьку и щелкая орехи. Ты предпочел погибнуть в бою и стать железным, и снова идти в бой. Мы все понимаем, как тебе туго, — сказала Алейна, приложив ладонь к его груди. — Но ты не сдаешься. Потому что ты не тот сутулый и, прости, совершенно невзрачный парень, которого я встретила. Ты ходячий панцирь, воин-крепость и герой.
Дмитриус молчал. Он услышал то, что хотела сказать девчонка, а объяснять, что думал сам, было слишком муторно и долго. Ну не мастер он говорить речи.
— Вот, другое дело, — сказала жрица, глядя на улыбающееся ярко-желтое лицо. Непроницаемая фигура Стального стала немного человечнее.
— Еще бы «Смерть врагам» на спине.
— Ладно.
Обойдя его, Алейна вывела и четырежды обвела ярко-желтым: «Привет, друг».
Теперь она ехала и вспоминала об этом. О том, как они были вдвоем с утра, пока все спали, пока плотники Выдера правили шестиколесный лисий дом. И думала, почему не любит его. Почему любила лесного человека. Почему вообще люди любят один другого.
— Чевоо? — вскинулся Ричард, озираясь по сторонам.
Вслед за ними пришли в себя остальные, выпадая из молчаливых дум.
Кружки, падая, стучали по крыше, все уставились наружу, видя, как мир вокруг слегка поблек, сделался полупрозрачным. Словно сразу много реальностей слоились вокруг, а на самом деле, это была одна и та же дорога к Девятому холму, просто все ее отрезки, лежащие впереди, наслоились друг на друга. Густой лес сосен четырежды накладывался сам на себя, и трижды — на склоны поросших травой холмов, один раз на лес мертвых почерневших деревьев с закрученными ветвями. Под колесами лежало сразу несколько слоев дороги, а в небе смешались друг с другом сразу множество полупрозрачных облаков. Звуки стали едва слышны, и тоже смешались между собой в один ропщущий, неразборчивый шелест, словно шершавый звук камней и перекатывающей их морской волны.