Все молчали. Алейна не умела убивать, даже самых паршивых людей. Анна уже научилась, потому что пришлось. Но одно дело канзорцы, заставшие их врасплох и едва не стершие с лица земли, тогда счет шел на секунды, жизнь стояла на краю пропасти, и в Анне что-то выключилось, а что-то другое включилось. Она сожгла двоих заживо и не сожалела об этом, хотя уже две ночи видела их искаженные лица и обугленные трупы во сне, и разговаривала с ними под аккомпанемент их стенающих криков. Но там были мы или они — и не мы подло напали из засады.
Сейчас так может и не быть. Эти люди, скорее всего и вправду мрази, хоть их и много, заведомо слабее серебряной ханты. Даже лишенной одного из жрецов. Сложно убивать тех, кого можно просто победить и заставить поступать правильно. Другое дело, что, скрывшись за поворотом, побежденные перестанут делать как их заставили, и снова начнут жить, как привыкли. Но чтобы убить их просто ради страховки, просто на будущее, надо быть таким же чудовищем, как и они. Или просто чрезвычайно трезвым человеком, повидавшим жизнь. Анна ни тем, ни другим не была.
— Ну что, готовы? — спросил Винсент.
— Да.
— Давно уже.
— Конечно.
— Нет, — покачал головой тяжело замерший Кел.
Алейна молча кивнула.
Ричард повернул вокруг пальца медное колечко и исчез. Вернее, никуда он не исчез, но человеческий глаз его теперь не видел.
Анна с тенью спрыгнули, быстро ушли направо в лес, и, пригнувшись, стали взбираться на поросшее густым кустарником всхолмие.
Здоровый, окованный железом броневоз медленно ехал по старой дороге из гладких камней. Четверо тягловых коней неторопливо тянули его, еще четверо цокали сзади, дожидаясь своей очереди.
Стоящая спереди сосна затрещала, жалобно и удивленно, рухнула на дорогу с древесным скрежетом и стоном, с треском ломающихся ветвей. Упала спереди повозки, метрах в десяти, но почему-то кони не испугались, а просто остановились, послушные воле странного возницы, рыцаря в латах, в глухом шлеме с опущенным забралом.
— Вспомогите, господа хорошие, вспомогите! — выскакивая из кустов и махая руками, клянчащим голосом завел оборванный мужик такой висельной презентабельности, что уши вяли при первых звуках его голоса, а из глаз начинала сочиться кровь при первом взгляде на его кривую, щербатую рожу и воспаленные, полные мрака глаза. — Мы лесорубы туточи… братков придавило тамочи… лежат все, кончаются, не побрезгуйте! Доброе дело… угодно!
Манипулятор из него был так себе.
— Иди к двери, поговори с господами, — благосклонно кивнул рыцарь.
Скосив глазами на лучников, залегших по правую сторону, мол, готовсь там, Щербатый, гордясь своим актерским дарованием, прохромал к двери броневагона, за спиной уже выпростав длинный нож из рукава. Нож тускло блеснул, ах, насколько же он отличался от носителя в лучшую сторону: чистый, сбалансированный инструмент, сделанный знающей рукой. Впрочем, державшая его рука также была знающей, и кровь немалое число раз обагряла лезвие.
Из темного нутра высоченной повозки (вероятно битком набитой сокровищами) снизошли один за другим двое: высокий и худой некто, с ног до головы укрытый синим плащом с капюшоном, и второй в темно-серой мантии и маске, еще более закутанный и странный. Маги что ли? Вот незадача, Щербатый отшатнулся, испуганно и униженно кланяясь.
— Не смел беспокоить… высокородных кудесников, — бормотал он, низко опустив голову и стараясь не встречаться с ними взглядами, а руку держа за спиной. — Да вот беда нагрянула нежданно, горе…
— Поможем, поможем, — раздалось из-под синего капюшона странное, свистяще-подвывающее и хриплое. Мародер аж дрогнул с опаски, и между лопаток зачесалось: мож того, бежать? Или все-таки выполнить, что приказал Убой? А то убьет ведь, с него станется, он младшему Кровню за меньшее отрубил руку и со скалы сбросил. Старший Кровень до сих пор тяжело смотрел на главаря, видать-таки привык к братцу, привязался, с детских-то лет.
— Показывай, лесоруб, кого у вас там придавило? — с подвывом запросил все тот же, и хоть мародер уже немало побледнел, лицо говорившего оказалось еще белее… а губы и глазницы черными!
Ээх, бежать надо, подумал Щербатый. Опаска, она ведь это, ни разу не подводила. Но куда бежать-то, от Убоя уйти и одному в Холмах скитаться?
— Вон туда пожалте, — указал он в сторону поваленного дерева, пропустил магов вперед, а сам словно бы случайно замешкался и отступил им за спину. Тут рука худого высунулась из длинного синего рукава — белая, как мел, с черными заостренными когтями. Ах ты… не мети, метла, а лети, пока цела, не зря у ведьм такая пословица!