На лице толстенького, низенького человечка проступил ужас: сразу двое врагов, полностью неуязвимых к его магии! Худший кошмар чародея, который всю жизнь вложил в овладение стихией, и встретил противника, нечувствительного к ее прямому воздействию. Коротышка замахал дрожащими руками, мол, прости госпожа, гримаса у него вышла неожиданно умильная.
— Лежать! — приказала та, и толстячок суматошно упал в траву, зажав пухлые ладони на затылке. Только бы не убили, только бы не тронули. А там видно будет.
Вторая тройка лучников меж тем дала новый залп по фигурам у броневагона. Все вершилось быстро и практически одновременно, стрелки попросту не поняли, что их стрелы не вредят Келу. Краткой очередью три стрелы клюнули в спину белого, убегавшего за повозку, но отскочили, как от стены, причем, одна явно сломалась от силы удара. А белому нелюдю хоть кол на голове теши! В обычное время после такой подставы, стрелки бы грязно ругались, эх, сорвалась потеха, сорвалась — но сейчас, не успев вымолвить и слова, уже дрались с фурией, невесть откуда свалившейся им на головы.
Мимо свалки у броневагона, спокойно лязгая, прошагал рыцарь с внушительным молотом в руках. Шел он назад, как ни в чем ни бывало. И кажется, в животе у него кто-то насвистывал песенку. Да, именно так показалось Щербатому, который уже терял сознание, отступая на подкашивающихся ногах. Вся промежность и бедра были в крови, в голове шумело, он нанес тени несколько ран, но она просто-напросто не чувствовала боли, хотя медленно бледнела, оставляя за собой дымный шлейф из пяти или шести порезов. Но продолжала нападать. Подскочила, приняла удар ножом себе на руку, он хорошо вошел и засел в плече, а тварь только этого и ждала, резко дернула плечом, и рукоять вырвалась из ослабевших и влажных от страха рук мародера. Вторая рука тени, с черным ножом, ударила ему в грудь, Щербатый успел подставить ладонь, и нож проткнул ее насквозь, боль вспыхнула еще и здесь.
— Не убивай, господин! Ааа! — закричал мужик, обеими руками пытаясь отвести трясущуюся пронзенную руку в сторону и терпя адскую боль от режущего ладонь клинка. — Смилуйся!
Лицо сморщилось в самую униженную и жалкую гримасу, которую он только смог вытащить из омутов души. Я ничтожество, чего меня убивать, братишка, ну ошибся, с кем не бывает, все мы люди, все человеки, отпусти, век буду не забуду, все для тебя сделаю, что хочешь, все! Но актер из Щербатого был хуже, чем он думал, так что бешеная ненависть торчала из-под его гримаски, и на самом деле все в нем кричало: «Убью тварь, уничтожу, дай только момент, на клочья порежу, отрежу язык поганый, пальцы откромсаю, кожу буду лоскутами сдирать и кричать тебе в лицо, пока ты сдыхаешь».
Тень ухватила нож обеими руками и нажала, уводя вниз и вдавливая его в тело мародера. Черное лезвие неторопливо удлинялось, входило все глубже в Щербатого, к самому сердцу, а сердце билось как птица в грудной клетке, рвалось сбежать, как будто был на свете способ сбежать от самого себя.
— Смилуй… ся.
Вот сейчас его лицо стало искренним, умоляющим, испуганным, как ребячье. Он все готов был сделать, на все пойти, что угодно исправить.
— Это твоя тень, — сказало его отражение. — Скольких ты помиловал?
Мародер хрипел, булькал и умирал. Четырнадцать человек вот так же булькало перед ним, четырнадцать всяких, в разное время подвернувшихся на его кривом пути. А путь этот, петляя сквозь лабиринт из грязных и обшарпанных дней, месяцев и лет, внезапно привел в загаженный нечистотами тупик, где сам он стал пятнадцатым и последним, погибшим на нем.
— Мраазь… — пролепетал он в луже кровищи, прежде чем испустил дух, с распахнутым щербатым ртом, обращенным к равнодушному небу.
Анна врезала в челюсть невзрачному лысоватому стрелку лет чуть ли не полста, который нервным движением дернул из тула стрелу и рванул тетиву, надеясь успеть. Не успел. От силы удара он опрокинулся на спину, громко охнув, лук вылетел и, кувыркаясь, полетел вниз с обрыва; второй мародер был умнее и просто бросился бежать, а вот третий оказался проворнее — фьюить, железное жало легко пробило кожаный наруч и впилось девушке в правую руку.
«Ааах опять эта проклятая боль, сколь же можно, чертов доспех, не спасает даже от таких коротких луков, даже от выстрела не в полный натяг, схарр тебя разорви, сволочь!» и много чего еще моментально всплеснулось у Анны в голове; она с трудом подавила этот детский взрыв эмоций, и, еще находись под его воздействием, лягнула стрелявшего. Но тот по-прежнему был проворен и отскочил. Девушка с проклятием выдрала стрелу. Тьфу ты, она вошла в руку едва ли на ноготок, у страха глаза велики. Остроносый стрелок, чаявший себя быстрым и ловким, выхватил легкий меч и сам подскочил к воительнице. Она невольно ухмыльнулась, ну держись, гад.