Анна сидела под походным плащом, с голым левым плечом и едва укрытой грудью, а с другой стороны была перевязана чуть ли не до поясницы. К моменту, когда Алейна сняла с нее нагрудник, чтоб исцелить рассеченную спину, оказалось, что рана уже срослась сама. Перезибыток виталиса в теле нашел, куда себя применить. Хорошая порция черевичной мази, промасленная накладка и мятные слезы привели Анну в состояние почти удовлетворенности. И драться больше не хотелось, хотелось неделю жить на берегу шумной горной речки и по полдня купаться и гулять, а вторые полдня валяться в траве.
Снятое с мародеров оружие свалили в кучу, а ценные вещи, которые из всех присутствующих были только у Неженки, лежали на ее же шейном платочке у ног черноволосой. Двенадцать, между прочим, колец, три броши и четыре цепочки с амулетами. Ни одного реально ценного. И набитый серебром с медью кошелек, расшитый бисером.
— Надо решать, что делать с этими и с остальными, — сказал Ричард намеренно громко, чтобы пленники понимали, решается их судьба, и не рыпались лишнего.
— А что ты предлагаешь? — тихо спросила Анна, обращаясь уже так, чтобы слышали только свои.
— Ясно что, поубивать всех, и дело с концом, — в тон ей ответил рейнджер. — Можно отдать друдам, и поминай как звали, и руки чистые. Но мы с Дмитриусом можем и сами их прикончить, у меня нигде не екнет, у него тоже.
Стальной молча, с негромким скрежетом кивнул.
— Даже девчонку? — спросила Алейна, которая еще ничему не возражала, но уже встала рядом с Келом, будто формируя альянс тех, кто против.
— Девчонку может и оставить, хотя наверняка и она вся прогнила. Как девке главаря, ей и выпало много, и позволено было слишком многое. В шестнадцать-то лет.
— Обычная зависимая от мужика дурочка, — возразила Алейна, которой самой-то было меньше восемнадцати. — Себя утешает, думая, что мужиком вертит, а на самом деле, как тень у него под ногами. По мне, так большая часть зла здесь от Убоя, он всех перекорежил. Убери его — и половину из них можно вытащить из болота на нормальную дорогу.
— Кто тащить будет? — тихо и спокойно спросил Винсент. — Кто решать, кого тащить, а кого бросить в болоте? И когда всем этим заниматься? У нас заговор низвергов, а мы время теряем на всякую шваль.
— Да и не будет с этого толку, — дернул щекой рейнджер. — Ты им отдашь силы, душу, а они туда плюнут и посчитают за должное. Они не понимают вообще, что такое справедливость, или благодарность. Не видишь, что ли?
— Не вижу, — честно ответила Алейна.
А вот Анна видела. Лисы были злы на убойцев, но еще больше убойцы исходили ненавистью к Лисам. Казалось бы, кто на кого устроил засаду, кто расстреливал беззащитных путников, засев над дорогой? Кто сунулся и получил? Но вшивым было наплевать на прав-виноват, они были из тех людей, для которых всегда виновны другие. А я всегда в своем праве, ведь это ж я. Униженные и побитые смотрели исподлобья, с затаённым или даже нетаённым обещанием вернуть должок, да еще и со щедрой приплатой. Кто-то изображал страх и смирение, а на самом деле только и ждали момента вцепиться в глотку.
Анна собственными руками расшвыряла вот прямо всех, кто сейчас висел на стене — и ни один из них не воспринял это как повод задуматься, не проникся ни малейшим уважением, не понял своей вшивой головой, что, если даже Убой сбежал от Лисов, значит, Лисов лучше не злить. Нет, каждый сейчас думал: это как-то так, само собой произошло, не повезло нам, в следующий-то раз непременно повезет!
Ничейная земля кишела беглецами, каторжниками, насильниками и прочим злым людом, и Анна уже немало навидалась людей, которые не делали никаких выводов из происходящих с ними событий. У них просто не складывалось одно с другим: мой поступок, и то, что случилось после него. Они мотались по жизни, не осознавая, почему их мотнуло в ту или иную сторону, и повторяли ошибки снова, не считая их ошибками. Они, можно сказать, настойчиво бились головой в стену, из которой то тут, то там торчат шипы, и всякий раз, когда на эти шипы натыкались, считали, что просто не повезло.
Причем, все эти люди не были безумны или невероятно глупы, они кланялись перед теми, кто в почете, не лезли на рожон к тем, кто явно сильнее. Хитрили, думали, планировали, предпринимали. Но при всей их хитрости, у них заклинило ту часть чуйки, которая отвечала за собственную вину. Они не понимали, как признание своей неправоты позволяет изменить жизнь к лучшему, шаг за шагом перейти от грязи ну не в князи, но хотя бы в княжеские витязи. Они кланялись только до тех пор, пока не могли вонзить нож в спину. И этот принцип накладывал отпечаток на все, что они делали. В итоге одни ханты Мэннивея оставались в железе, размениваясь на мелочность в вечной сваре, а другие поднимались в серебро и золото, под лай и выкрики «Повезло им! И нам скоро повезет! Повезет!»