— Ты когда все это успел попробовать? — не понял Дик.
— Это все в свитке записано. Я просто проверил со взором. Не просматривает.
— Аа… На печати у старшего обелиска — руна древняя, вон смотри.
— Я ее сразу увидел, не слепой. Только она такая древняя, что прочитать ее не могу.
— Хреново. Если даже ты, языкастый, не можешь ее понять…
— Ну может ты, ручкастый, сумеешь нам для исследований валун из защиты выворотить?
— Даже если бы смог, делать глупости — это по твоей части, не по моей.
— Давайте соберем все косвенные признаки, — прервал их подначки Винсент. — И по ним выясним, что здесь творится. Не могли церштурунги случайно оказаться именно на том Холме, где только что были признаки пробуждения низверга. Видать, их разведка фиксирует, у каких Холмов признаки пробуждения, и посылает диверсионные группы, чтобы этому пробуждению помогли.
— Теперь понятно, чего рокотало и пугало поселенцев. Камни эти. Если они двигаться могут и реагировать на угрозы, видимо, они и двигались. Вот и рокотало-гремело на всю окрестную. Значит, тварь пытается вырваться.
— Факт. А древняя шкура ее не пущает. Движется под землей. Холм дрожит, гром идет по округе. В Землеце бабки с печи падают.
— И господин Гвент присылает нас.
Во-вторых, в вывороченной земле поблескивали то тут, то там, странные осколки.
— Чего это вообще такое?
— Я тебе землекоп что ли? Или алхимик? Не знаю.
— Дик, ты как рэйнджер не разбираешься?
— Чего тут разбираться, это кварц, только… странный какой-то.
— На стекло похож.
Винсент внезапно вспотел. Полузабытое воспоминание теснилось на задворках памяти, словно пыталось пробиться к нему. Он знал, как вести себя в таких случаях. Поднял мутный, неровный осколок, закрыл глаза, ощущая обеими руками сколотую, но гладкую, словно оплавленную поверхность, отрешился от остального… секунду спустя пришло осознание.
— Это кварцевое стекло, — сказал он.
Кел уставился на него внимательным, цепким взглядом. А вот Ричард особого внимания не придал.
— Опять из старой памяти достал, — понял он. — И что такое это «кварцевное стекло»?
— Результат термического процесса, — чуть хрипло ответил маг, кашлянув. — Там внутри что-то огненно-жаркое. Защита из черных валунов стоит не только чтобы ему выбраться из-под холма помешать. А чтобы не сжег к углям все вокруг.
В-третьих, из ямы торчал старший обелиск. Взрывчатые кермы заложили вокруг него, явно пытаясь совместить приятное с полезным: и пришедшую ханту уничтожить, и ослабить защиту семидесятого Холма.
Но взрыв ничуть не поколебал каменный столп, он уходил глубоко вниз, внутрь плотной чешуи из черных валунов, а магия обелиска была настолько могучая, что он простоял две тысячи лет и отключаться не собирался.
Наверху обелиска была вырезана каменная печать, где крупной знаковой руной и мелкой рунной вязью вокруг сообщалось в краткой форме, кто погребен под Холмом и почему. Увы, это знание было Лисам недоступно. Попавшие в бурный поток событий, они так и не нашли времени, чтобы осваивать древние языки — ведь под Холмами хоронили и запечатывали самых разных тварей со всего мира на протяжении почти пяти тысяч лет! И те, кто их запечатывал, были всякий раз совершенно новые люди, из своей эпохи, с какого-нибудь очередного места под Лунами, со своей магией, технологиями, языком — очевидно, чтобы разобраться во всех печатях, нужно изучить под сотню давно не существующих наречий, подавляющее большинство коих было попросту безвозвратно утрачено.
Хотя в Мэнннивее, в распоряжении Кланов работали рунопевцы, которые так или иначе знали основные языки печатей. Но Лисы получили заказ удаленно, через ветряную арфу, и приехали к семидесятому Холму не из торгового города, а из дикарского Бёлля. Где холмовой смотритель был тот еще бездельник и болван… В общем, рунопевца у них под рукой не было.
Впрочем, любой носитель серебряной бирки мог беспрепятственно подойти к любому обелиску и запечатлеться на него. Серебряная бирка тускло блестела на плече у каждого из ханты «Лисы». Поэтому Винсент, пожав плечами, спустился в воронку, коснулся обелиска и надолго замолчал.
Шли секунды.
— Он не может мне ответить, — наконец сказал маг, открывая глаза. — Что-то коверкает его слова. Я запечатлелся, обелиск меня распознал и принял, как служителя Холмов. Я посылаю ему мысль, что происходит. Он пытается дать ответ. Все как положено. Но я слышу не ответ, а какую-то белиберду. И вот это искажение, оно, по-моему, идет изнутри самого обелиска.