- Ничего. Все нормально. - Изменившийся голос Кирилла защекотал в ухе. Он стоял у меня за спиной. Я это ощущала. Что ж, ничего удивительного, что он не сбежал, а пытается как-то разрулить ситуацию. Он медленно обнял меня сзади, мягко прикасаясь к моей спине. Он не настаивал, не напирал, просто, казалось, пытался создать для меня маленький уютный островок, огражденный его крепкими руками, в котором я смогла бы почувствовать себя защищенной, ощутить, что я вне опасности. Так мне хотелось думать. О, как же горько я ошибалась! Как же я могла быть такой слепой! Такой глупой и наивной?! Как?!
Он нежно склонил свою голову мне на плечо, странно прижимаясь к моей руке. Дальнейшее я помню очень смутно, словно в каком-то густом дыму или вязком тумане…”
*
Фрейн устало опустился в свое глубокое, древнее кресло, много веков назад занявшее почетное место в его любимом родном поместье, в его первом и самом уютном кабинете. Там, где без малого тысячелетие назад его отец, человек железной воли и непревзойденной хватки, проводил свои рабочие часы. Порой обдумывая следующий шаг, медленно потягивая что-то отдаленно похожее на современный виски, порой просто отдыхая, попыхивая чем-то столь же отдаленно напоминающим современную папиросу, в окружении самых верных, преданных и ненавязчивых друзей, коих в жизни человека порой так не хватает. Не хватает для того, чтобы найти покой и умиротворение, не говоря уже о радости и благодати. Да, конечно же, книги. Фрейн устало обвел глазами многочисленные полки, заставленные тысячами таких разных и таких родственных душ, в коих хранятся колодцы мудрости и знаний, сундуки богатства и тщеславия, фолианты страсти и наваждения, свитки радости и горести, где текут реки сладостной любви и горького предательства, где светит солнце счастья и бушуют ураганы ненависти, где царица жизнь правит королевством света, а владычица тьмы с косой за плечами и низкоопушенным капюшоном на глаза перенимает бразды правление, когда на лица живых существ опускается пелена отчаяния и неизбежности…
Фрейн с удовольствием нырнул в воспоминания, словно в бассейн с теплой, приятной водой. Уже около пятидесяти лет его тело отдавало предпочтение теплу перед холодом. Да его вампирское естество определенно изменилось. Причем, кардинально. Правда, истоки перемен следовало искать намного раньше, уже более столетия назад произошло то, что в корне изменило все его сознание. Если предыдущие века Фрейн всего себя отдавал служению вампирской идее человеческого апокалипсиса, то в один прекрасный момент, наступивший сто сорок три года назад, его система мировоззрения потерпела сокрушительное фиаско. И тогда начался другой отсчет. Да, он знал, что все уже давным-давно предопределено, и ничего изменить не суждено. Однако Фрейн продолжал сопротивляться. Не привык он проигрывать. Но что если ему не справиться с силами, намного сильнее него самого?
Не желал изменять он своим вампирским принципам, однако, уже через считанные годы наконец-то нашел то, что начало служить для него совершенно другим ориентиром. С того времени он и корпит над тем, чтобы ничего не пошло наперекосяк…
И сколько еще выдержит эта девочка Саша манипуляции с сознанием? Насколько хватит ее еще не сформировавшегося сознания? И правильно ли он поступил, когда дал “добро” на все это? Да это он отдал приказ, а значит, и вся ответственность лежит на нем. Ну не мог иначе! Или все же мог?
Черт! Что ж такое-то… Как же назвать то, что в нем так странно себя ведет: словно взывает к чему-то… К разуму, рассудку? Или все же к чему-то другому?
А как быть с Кириллом? Да что там быть, его терзало другое: правильно ли он его воспитал? Что если он где-то оступился? Или весь его путь был сплошным провалом?
О да! Определенно, последние два столетия разительно отличались от предыдущих семи. Слишком. Но, тем не менее, он был очень далек даже от волны, создающей проносящейся мимо уверенностью. Уверенность в том, что своими последними деяниями он хоть на шаг приблизился к искуплению. Фрейн невольно мотнул головой, отгоняя навязчивые думы.
“Ох, как же людям проще в подобных ситуациях. У них для этого есть вера, религия… Мучает что-то - идешь к священнику, изливаешь душу, он отпускает тебе твои грехи, и вот, ты вновь чистенький, беленький и пушистенький выходишь в этот бренный мир и продолжаешь, как ни в чем не бывало, грешить дальше…”