Астрологи всегда прочили людям, обладающим столь редкими глазами, незаурядное будущее, но и не скрывали силу негативных превращений, которые привносят эти личности в существование себе подобных. Но обо всем этом Саша узнает позже, а еще и со временем получит доказательства вышеизложенного. Все это случится потом, в ее страшном, необычном и одновременно чем-то прекрасном, похожем на сказку и на кошмар, будущем. А сейчас… Сейчас она просто стояла и плакала. И вот именно с этого момента грусть в ее глазах будет появляться все чаще, но так никогда и не останется в них насовсем, чтобы ни случилось.
Дул легкий южный ветерок. Каштановые, чуть волнистые волосы Саши развевались, и порой можно было заметить, как сверкали отдельные огненно-рыжие пряди ее пышных волос. Чуть припухшие губы покраснели и еще больше вспухли от слез. Она стояла одна и держала в руках лилии (ее любимые цветы), которые забыла бросить в могилу, когда опускали гроб. Священник, выполнив свой долг, уже удалился. Кроме него при погребении было еще всего лишь несколько человек, совершенно незнакомых Саше, - помощников на кладбище?
Ей было всего семнадцать, а она уже хоронила родителей, которые случайно разбились на машине, во время поездки загород. Там они должны были встретиться с кем-то, но кто были эти “кто-то” и почему так спешно вызвали Лео и Анну - этого так никто и не узнал. Да и кому было об этом задумываться.
“А я все стояла над гробом и мечтала, чтобы все это было всего лишь видением, просто жутким сном, и что я вот-вот проснусь и увижу улыбающиеся лица своих родителей, и все будет, как прежде. Но жестокая реальность, казалось, так и давила на мои плечи, и я невольно согнулась, как бы под давлением невидимой силы. Я присела, и запах сырой земли резко ударил мне в нос, окончательно приводя в чувство. Помню, как бережно положила белые цветы на могилу, посмотрела долгим, невидящим взглядом на памятник, на котором были изображены молодые лица моих родителей, разрешила скатиться последней слезинке, поднялась, отерла глаза, перекрестилась и с помутившимися мыслями зашагала к выходу из кладбища…”
*
Он стоял вдалеке и наблюдал за ней. Каждое движение ее рук, ног, даже волосы, развевающиеся по ветру… Он все это чувствовал, мог ощущать любые эмоции, если хотел и открывался. Он потянул носом, и почувствовал резкий удар запаха - человек. Да, от людей исходит особый букет ароматов. Он продолжал нюхать, чтобы запомнить ее запах. У каждого человека свой особый состав, так сказать. Что-то похожее на ДНК. Только это может почувствовать лишь вампир. Вдруг он ощутил что-то странное. Как будто бы какой-то особый флюид проскользнул сквозь ворсинки его гиперчувствительного органа обоняния. Он задумался. Но в следующее мгновение отбросил эти мысли: слишком быстро это случилось, как-то непонятно, еле различимо. Может, ошибся? Да и никогда раньше такого он не испытывал… Да, наверное что-то извне просочилось вместе с ее запахом. Наверное, он просто чересчур много усилий затрачивает на это задание. Да, именно так к этому и надо относиться: как к очередному заданию. Да так, впрочем, оно и есть. И то, что она человек ничего не меняет: он ведь почти каждый день с ними сталкивается, а очень часто и задания его связаны со смертными. Так что…
*
“Теплый весенний день уже начинал катиться к закату, когда я добрела до своего дома. Помню, как положила руку на дверную ручку… В памяти неожиданным образом всплыла теплая картинка: массивная резная дверь, которую отец несколько лет назад своими руками любовно вырезал в сарае на заднем дворе, мирно возлежала на самодельных подставках. Палящее солнце вытанцовывало дивный пирует на поверхности сруба, извиваясь и притоптывая, погружалось в выемки, с легким испугом, выскакивая, пускалось наутек, когда отец приближался к ней с напильником или молотком…
Исполинский часовой мягко поддался под моим слабым натиском, словно страж пропускающий темной ночью хозяйку по возвращении с далекого путешествия. Словно давний друг, подметивший на моем лице следы боли и отчаяния, я ощутила, как дверь, будто живое существо, сочувственно склонила голову. Едва преграда бесшумно отползла в сторону, я покачнулась от сильного толчка: в лицо ударило одиночество. Я машинально направилась в гостиную. В гостиную в моем большом, теперь уже навсегда опустевшем доме, в котором шаги начали отдаваться гулким эхом. В тот момент в моей голове не было никаких мыслей. Лишь пустота, подобная той, которая воцарилась в этом, еще недавно столь оживленном, доме. Ноги как-то сами собой подогнулись, и я тяжело опустилась в кресло. И тотчас же впала в состояние, подобное гипнотическому. Откуда-то доносились звуки мелодии, под которую я так часто танцевала танго (какое-то время я занималась танцами, хотя и не очень блистала, но, все же, попадая на вечеринки и даже на более солидные увеселения, чувствовала себя свободно; больше всего я любила танго, в этот танец я всегда вкладывала душу). Сколько времени я пробыла в этом трансе, трудно сказать. Да это и не имело ровным счетом никакого значения. Спустя какое-то время в голове начали проноситься события всей моей жизни. Все то, о чем я знала из рассказов моих родителей, часть того, что пришлось пережить и запомнить мне самой, и что-то из того, что лишь иногда всплывало в сознании…”