Византийцы, не надеясь только на труд и усидчивость, уповали также на чудо и божественную помощь. Иоанн Златоуст сохранил молитву школяров: «Господи Иисусе Христе, раствори уши и очи сердца моего, чтобы я уразумел слово твое и научился творить волю твою». Впрочем, обращались они не только к всевышнему, но и к магии. Так, ребенка приводили в церковь и, написав чернилами на священном дискосе 24 буквы греческого алфавита, смывали их вином, и эту смесь вина и букв ученик выпивал под чтение отрывков из Нового завета. Агиографы обычно рассказывают, что их герои учились с легкостью, но были среди византийских святых и такие, которым никак не удавалось овладеть чтением и письмом, покуда чудесное просветление, ниспосланное свыше, не открывало им сразу всю премудрость.
Византийская средняя школа была светской, включавшей лишь элементы церковного образования. Знания, которые она давала, византийцы именовали «внешними» и противопоставляли их тому «духовному», что человек мог получить в монастыре или под руководством наставника-аскета в процессе духовного воспитания. Отношения, складывавшиеся в ходе такого воспитания, обыкновенно обозначались в соответствии с терминологией, заимствованной из школьной жизни: наставника именовали учителем (дидаскалом), неофита — учеником. Однако духовное воспитание ограничивалось религиозно-этической сферой. Ученик не получал знаний, он усваивал правила поведения и навыки правильной молитвы. Агиограф Маркела, архимандрита константинопольского монастыря Бодрствующих в V в., повествует о том, как его герой в юности посещал школу в Антиохии и овладел «внешней» наукой и уже после того нашел себе дидаскала, который обучил его Писанию и открыл ему истину. В Эфесе Марке л прославился как опытный каллиграф; он переписывал, однако, исключительно божественные книги. Уже взрослым человеком он избрал нового дидаскала — подвижника Александра. Александр проживал в Константинополе, и к нему собиралось множество «учеников» из столицы и из Вифинии. Под руководством Александра Маркел, по словам его жизнеописателя, усвоил аскетизм, простоту нрава, точное понимание Писания, любовь к странникам, смирение, — короче говоря, все необходимое для служения господу. Наставление в вере, как явствует из «Жития Маркела», не предполагает сообщения каких-либо знаний, кроме четкого (т. о. однозначного) понимания Библии.
Мы приравняли с б*льшим или меньшим основанием византийскую «пропедиа» к начальному образованию, а «энкиклиос педиа» — к среднему. В Византии существовали и учебные заведения, сопоставимые с университетами, с высшей школой, хотя, как мы увидим далее, критерии разделения византийского «университета» и средней школы не всегда достаточно определенны.
Несмотря на тенденцию к политической и административной централизации, поздняя Римская империя не достигла (и, возможно, даже не ставила себе задачу достичь) культурной унификации. Огромная страна говорила на разных языках: греческий и латынь были наиболее распространенными среди них, но употребление сирийского и коптского тоже имело давние традиции. Провинциальные центры являлись сплошь да рядом средоточием культуры, науки и образования. Афины в IV–V вв. сохраняли репутацию «университетского» центра. Ливаний, антиохийский оратор, сам учившийся в Афинах, живо изобразил студенческую жизнь этого города, соперничество различных софистов, переманивание учеников, их попойки и потасовки.
В Александрии, которая славилась своими поэтами и грамматиками, преподавали также астрономию, геометрию и медицину. Синесий, ученый и публицист IV–V вв., ставит Александрию выше Афин, вопреки тому, что учившиеся в Афинах почитали себя за полубогов, а всех прочих — за полуослов. Возникла в Александрии и христианская богословская академия.
Бейрут был центром юридического образования. О социальном составе бейрутских студентов интересные сведения сообщает тот же Ливаний. В его время (третья четверть IV в.) туда приезжала аристократическая молодежь: знание юриспруденции открывало путь к карьере. Студенты создавали сообщества — для занятий и шумных развлечений. Они изучали под руководством «учителей Вселенной», как именовались бейрутские профессора, латинский и греческий, памятники римского права. Обучение продолжалось около четырех лет. Пожалуй, к числу высших учебных заведений можно отнести и школы в Антиохии, Газе, Кесарии Палестинской.
Постепенно, однако, провинциальная школа перестала существовать. Это было вызвано различными причинами. Огромную роль сыграла и христианская пропаганда, направленная против античной науки вообще. Правда, греческие отцы церкви IV в. довольно терпимо относились к языческой науке; многие из них сами окончили языческую школу и в классическом наследии усматривали прекрасное средство для подготовки к богословским занятиям. По мнению Василия Великого, внешняя ученость, несмотря на все пороки языческого мировоззрения, служит к украшению души христианина, и Григорий Богослов в надгробном слове Василию говорил о тех богатствах, которые заключены в светских науках и которые с пользой для себя может извлечь благочестивый человек. Но уже Иоанн Златоуст на рубеже IV и V вв. осуждал светскую школу гораздо решительнее: риторика, по его словам, — пустое украшательство речи; образование имеет узкоутилитарные цели и готовит человека к погоне за карьерой; оторванные от семьи, юноши забывают о благочестии. Высшая школа стала как бы символом язычества, и христианину не следовало становиться преподавателем в ней. Были предприняты попытки создать в противовес светскому университету высшую богословскую школу; мы говорили уже об Александрийской академии, помимо того, несториане, расходившиеся с ортодоксальной церковью, открыли теологическое училище в Нисибии, а Кассиодор, ученый и политик начала VI в., задумывал организовать по образцу Александрии и Нисибии школу в Риме. Впрочем, в Нисибийской школе, несмотря на ее теологический характер, продолжалось изучение светских наук, особенно медицины.