Выбрать главу

Контингент иммигрантский не норовист и послушен, забирать всех по списку и без пыли особого труда составить не должно было. А уж рапортовать о таких объемах сам бог велел. Жизнь настоящих американцев становилась безопаснее и комфортнее с каждым часом повальных арестов.

По статусу мы и правда чем-то похожи на игиловцев. Для заключенных в США есть два термина: inmate — зык из тюрьмы, prisoner — зык из лагеря, а нам дали статус detainee (задержанный) — такой же как у имамов с Гвантаномо семнадцатый год загорающим в Кэмп Х-рей без суда и следствия. Только вот задержали нас не на 72 часа, а, возможно, на несколько лет. Сроки тут никто не определяет и что самое поганое — отсиженное время в счет не идет и на решение суда никак не влияет. Что делать, друзья, ведь этого «требует общественная необходимость».

Нас загнали в отстойник и началась стандартная процедура вписки. Первым к великому ужасу ментов пошел И. Са. Его нужно было сфоткать, катнуть пальцы, и прогнать через анкету. Фоткают и снимают отпечатки сейчас скоро — все цифровое.

Суть анкеты определить голубой ли вы, стукач ли, просто прибабахнутый или настоящий диабетик. На этой анкете И. Са вымотал ментам всю душу. После почти сорока минутной пытки ему выдали полосатый костюмчик оранжевого цвета, типа тех что в советское время выдавали приговоренным к вышаку. На смуглую руку И. Сы одели малиновый браслетик с баркодом и, наконец, угнали в барак. Я был следующим номером программы.

— Вы, в очках, — вежливо спросил помощник шерифа Риз — хоть пару слов по-английски понимаете?

— Пару слов понимаю.

Риз радостно пожал мне ладонь двумя ручищами. Интервью прошло на ура. На сегодняшний день я не голубой, не стукач и не диабетик. Возможно — прибабахнутый, но знать Ризу об этом пока не нужно. Помощник шерифа принялся описывать мои пожитки. Нашел сержантскую кокарду и значок ЦРУ в бумажнике.

— Откуда?

— Несокрушимая Свобода — Афган 2001—02.

— Ну ты! Ну! — судя по-возрасту Риз еще ходил в школу, когда я за вашу и нашу свободу уже гонял по степям талибан — Ну, спасибо за службу тогда что ли?

Похоже Риз теперь не был уверен, как со мной обращаться дальше.

— Так ты армейский? Ветеран?

— Не совсем. Переводчик при базе ВВС.

— О! извини — по инструкции должен спросить — ты армейскую спецподгтовку тоже проходил?

— Если ты имеешь в виду могу ли я проходить сквозь стены и убивать козлов одним взглядом, то нет, не могу.

Риз заржал.

— Какого цвета у тебя трусы?

— А что мы переходим на новый уровень интимных отношений?

Снова заржал. Смеющимся ментом всегда легче манипулировать. Думаю, еще минут десять трёпа и я его доведу до истерики.

А потом задушу шнурками.

— У нас просто только белого цвета нижнее белье положено. Без исключения.

— Так вы боитесь, что я в своих синих трусах в цветочек подорву отсюда, что ли? Или чтоб ваш магазин поддержать мне всю оттуда покупать придется?

— Не-не! Я все выдам на первое время. Вода в прачечной очень горячая — шмотье линяет и красит тюремную униформу. Кстати, без обид, я тебе оранжевую форму даю — средний уровень опасности.

— В смысле?

— Ну общий режим у нас зеленый, усиленный оранж, а строгач черный. Пробудешь без запалов 90 дней, напишешь заяву — поменяют на зеленый. Хотя это всё пофиг, вас, айсы все равно в одном бараке держат.

— 90 дней? Ты шутишь?

— Для айсов минимум, но я не судья — ты на меня не ссылайся. А судей всего два на три штата. Сам считай.

— Кисло.

— Ничо, пообвыкнешь. У нас библиотека, спортзал.

Я думал он добавит: «бассейн, дискотека по субботам», но Риз вдруг вышел из-за прилавка и окинул меня оценивающим сканом.

— А на баскетболиста ты совсем не тянешь.

Риз протянул два комплекта полосатых одежд и я дал себе слово свиснуть хотя бы штаны, как соскочу. Кивнул на дверь в белой шлакоблочной стене.

— Там переодевайся. Трусы вольные сдай. Шмонать не буду. Верю!

Я вошел в странное помещение — среднее между душевой для инвалидов и туалетом и тихо, по-русски сказал: «Зря веришь, служивый» и не стал сдавать мои родные, близкие телу трусы и носки, которые надел только сегодня утром, не подозревая, что скоро примут.

В конце-концов, что враги сделают если спалят? Депортируют быстрее? В тюрьму посадят? Свободным становишься, когда нехуй терять. Человек, которому нечего терять гораздо опаснее для общества, чем человек у которого есть семья и ипотека. Неужели оно не понимают, что оставшись без детей, жены, дома и небольшой кучки пожитков я озверею? Не понимают, что учитывая моё крайне не симпатичное отношение к географической опухоли под названием Успехистан я могу бросится в рукопашную на дружелюбного Риза только чтобы схлопотать пару лет отстрочи в американской тюрьме? Все ближе к дому. Придержу-ка эту опцию на крайний случай.